Шлю вам очередной отчет о своих действиях.

Вчера в трактире при моей гостинице я расспросил полового о квартирующем в городе уланском полку. Человек рассказал мне столько, что, окажись я вражеским шпионом, смог бы составить подробнейшее донесение о командирах и вооружении полка в частности и о боеспособности российской армии в целом. Услужающий при том оказался здешними военными весьма доволен, поскольку жизнь в городе (и в трактире) офицеры довольно оживляли. Командует полком известнейший полковник Черкасский. Нрава Черкасский довольно строгого и жесткого, пьяниц, игроков и бретеров не любит. Это немного ограничивает офицеров и штаб-офицеров полка. Впрочем, посещать трактир они все равно привыкли – как и недавно открывшуюся в городе ресторацию, сразу сделавшуюся модной. (О том мой информатор говорил с зубовным скрежетом – так как ресторация, как я понял, переманила многих постоянных клиентов из числа служивых). Кроме ресторации и гуляния, штаб-офицеров полка можно также встретить и на балах, которые в городе после расквартирования военных пошли не в пример веселее. Балы и приемы обыкновенно дают и губернатор, и почтмейстер, и даже прокурор – а кроме того, часто они случаются и в офицерском собрании.

Я приказал подать мне лошадей и поскакал представляться полковому командиру.

Попутно я думал о том, что ничего для человека не может быть драгоценнее его свободы. Обыкновенно ты не чувствуешь этого – как не чувствует воздуха птица, а воды – рыба. Но лишь твоя свобода начинает утесняться – ты немедленно ощущаешь это, как если бы рыбу попытались лишить реки или моря, а птицу – простора. Вот и я уже чувствовал, что ремесло шпиона, которое я взвалил на себя, стало угнетать меня. Я сразу потерял часть своей воли. И вот я уже принужден представляться полковому командиру – мимо которого я, может, раньше проехал бы и не заметил – как и мимо губернского города К***.

Впрочем, о своем знакомстве с Черкасским я в итоге нимало не пожалел. Я, как и собирался, представился литератором из Петербурга, отставным чиновником министерства иностранных дел Евгением Ладожским. Полковник принял меня ласково. То был пожилой, более чем сорокалетний, но статный муж с орлиным взором и профилем. Судьба его славна и причудлива. Некогда наши войска захватили его мальчишкой при штурме аула Алды. Его отец был убит, мать умерла еще при родах. Тогда шестнадцатилетний подпоручик, будущий генерал Раевский, взял чеченского мальчонку к себе на воспитание. Тот рос в Каменке, у матери Раевского, и получил благодаря ей прекрасное домашнее образование, а затем окончил Московский университет. Четырнадцатилетним его записали в полк, и Черкасский в итоге, благодаря недюжинной храбрости, сделал блестящую карьеру. Уже в пятом году в битве при Прейсиш-Эйлау он получил за личную храбрость крест святого Георгия четвертой степени. Он и после участвовал во всех возможных кампаниях. Снискал славу в Отечественную: сражался при Бородино, преследовал французов до границы. Участвовал в битве народов при Лейпциге, с небольшим отрядом взял Дрезден. Воевал в Голландии, был ранен в руку и ногу под Лионом – а впоследствии прошел парадом по Елисейским полям в пышной свите царя, рядом со своим крестным Раевским и Денисом Давыдовым.

Если бы мне требовались рассказы полковника о его славном прошлом – уверен, он смог бы повествовать всю ночь. Однако он, как человек светский, ограничился краткими любезными замечаниями и пригласил меня к обеду.

Полковник походя высоко отзывался о способностях своего повара – не знаю, не знаю, я ничего выдающегося не обнаружил – мне милее кухня вашей маменьки.

Однако в тот день приглашенные к обеду интересовали меня больше гастрономии. Хотя гостей оказалось немного, не более двадцати, в глазах пестрело от синих мундиров и сверкало позументами. Все штаб-офицеры полка Черкесского, а также полковые лекарь и священник были здесь.