- О, цэ людына! Цэ истинный патриот! Совьетский! Може сочувствовать
свому брату! А то ж кругом одни хвашисты, блядь!..
- Одарка!
- Мовчу, Мыколочку! Мовчу, коханэнький мий! М-мых! - опять громко, со
смаком припечатала она мужу поцелуй. Деваться Миколе некуда - прижат к
стене.- Видят же ж на костылях чоловик, медали кругом у йего, так нет же
ж... А, курва товстожопая! А чего ж я сыдю? - спохватилась вдруг Одарка и
начала добывать из-под себя мешок.- Мыколочку мий нэ питый, нэ етый... Ой,
ой, опьять!..- похлопала она себя ладонью по рту.- А я сыдю! А я сыдю!..
Поправив унитаз, она откуда-то добыла картонку, прикрыла его зев,
закинула картонку хусткой - платком - и на это сооружение выложила снедь:
сало, яйца, огурцы, полувытекшие помидоры, в середку с пристуком водворила
чехол из-под немецкого противогаза, который, как оказалось, был лишь
маскировкой - в середине его утаена многограненая, ко дну сужающаяся бутыль.
Тряхнув ею, Одарка возгласила:
- Нэ разбылась, ридна моя! - она поцеловала бутылку, попутно чмокнула
своего Мыколочку: - Тоби трэба трохи выпить и закусить. Я тэж трахну, шоб
дома нэ журылысь! М-мых! - снова она влепила поцелуй Мыколе.- Подвыгайся до
цэго стола, ишь, кушай, сэрдэнько мое!..
- Одарка! - высунувшись на едва уже сереющий свет, инвалид кивнул в
сторону молодоженов.
- Ось! Ось! - подхватила Одарка.- А добрый хлопчику! А мила жинця.
Просимо ласково поснидать з намы. Ну шо, шо на тым стулу? Шо, шо у уборной!
Я ж усэ накрыла, усэ вытерла...
Женяра помотала головой и укуталась в шинель. Коляша, чтоб не обидеть
людей, подвинулся к "столу", иочти уже в потемках звякнули кружками старые
солдаты.
- Твое здоровье, тезка!
- Тоби того ж, брат!
И пока тянули солдаты самогонку, Одарка снова расчувствовалась:
- А, ридны вы мои! Видны вояки! А шоб та проклята война бивш ныколы нэ
приходыла...- и налив себе - слышал по бульку Коляша - не менее полкружки,-
выпила, утерлась, сгребла обоих солдат в беремя, поцеловала поочередно и,
аппетитно чавкая, начала есть в полной уже темноте.
Лишь бледная ночь неба и набирающего силу холода проникали в выбитое
окно. Женяра робко прижалась к теплому боку мужа, он обнял ее, нащупал руку,
всунул в нее кусочек хлеба с салом, мятый, мокрый помидор, обрадовался,
услышав, что Женяра начала есть.
Одарка на ощупь налила по второй, но мужики уже согрелись, заговорили,
отказываясь от выпивки, да разве с Одаркой совладаешь?! Она, словно танк,
тараном берет. Найдя рукой Коляшину кружку, Микола прислонил к ней свою
кружку, подержал и, слабея голосом, молвил:
- Будэмо жить, солдат! Будэмо жить. Так хочется жить...
И сжалось все внутри Коляши, стеснилось и заныло: Микола чувствует -
недолгий он жилец на этом свете.
- Обязательно! - нарочито бодрясь, воскликнул Коляша. |