Вот и этот бывший майор безопасности… Струсил! Бежал! Бросил товарищей, жену. Все бросил, спасая свою шкуру. Разложение страшно для армии в любое время. А в такое, какое переживает сейчас его страна, его народ, нетерпимо…

— Может, поговорите с задержанным? — спросил Козин.

— О чем мне с ним говорить? Все ясно. Дайте мне ручку.

Щаренский своим размашистым почерком на объяснительной записке Ананьина написал:

«Отдать под суд военного трибунала. Мое мнение: расстрелять!

Пусто и сиротливо выглядела таганрогская железнодорожная станция. На ее путях не было ни паровозов, ни вагонов. Только слева в тупике стоял старый вагон, переоборудованный под будку.

На платформах валялись обрывки газет, сломанный и брошенный кем-то детский велосипед, разорванная наволочка от подушки…

Казалось, никакие дела больше не удерживали Ивана Дудку на станции, но не было сил взять и уйти. Пятнадцать лет проработал он здесь. Пятнадцать лет день в день приходил сюда. И в летний зной, и в зимнюю стужу, и в осеннюю слякоть, и весной, когда на станции привычный запах смолы, паровозного дыма смешивался с запахами цветущей акации…

И вот теперь все это отдать врагу? Страшно было подумать, что немец прошел по его Родине тысячи верст и стоит теперь у стен Таганрога…

Иван Григорьевич вспомнил сына Дмитрия, от которого с самого начала войны не было вестей. Жену Нюру и дочку Валентину он утешал как мог. Старался поддержать в них надежду: «Время военное, смутное, письма могли затеряться… Митька, может быть, с частью попал в окружение…» Разве мало таких историй они наслышались? Сам Иван Григорьевич сначала тоже думал так: на войне всякое бывает. Но вот прошел август, сентябрь. Наступил октябрь, а вестей по-прежнему никаких не было. И надежда постепенно истаивала. И все-таки в самое страшное верить не хотелось.

«Эх, Митька, Митька! Махачкала!» — Дудка скрипнул зубами.

Худ Иван Григорьевич, но еще крепок: руки как железные, зубы, вон зубы какие, скрипят. Как новая кожа. Все целые… Лучше бы он там был на месте Митьки. Все-таки пожил… Кое-что видел, испытал… Но не он один такой сердобольный отец, который поменялся бы местами с сыном. Не он один… Так уж устроена эта проклятая война, что требует она, кровожадная, самое молодое, здоровое, цветущее…

День клонился к вечеру. Постепенно затихала артиллерийская канонада. Изредка постреливал бронепоезд, который стоял на «блочке».

Неожиданный телефонный звонок заставил Ивана Григорьевича вздрогнуть. Целый день ему никто не звонил, а тут звонок.

— Говорит начальник гарнизона! Мне нужен товарищ Дудка.

— Дудка у телефона.

— У вас хоть один паровоз найдется?

— Так точно! — по-военному ответил Иван Григорьевич.

— А платформа?

— Тоже найдется…

— Гоните ее в порт. Возьмите там ящики со снарядами и доставьте на бронепоезд. У них там кончаются боеприпасы. Вы меня поняли?

— Так точно.

— Выполняйте.

Иван Григорьевич кубарем скатился вниз. Вот оно и дело нашлось…

— Давай, Трофимыч, гони, — сказал он машинисту.

— Куда?

— В порт. Снаряды возьмем.

Капитан-лейтенант, командовавший в порту, встретил их неласково.

— Снаряды? У меня у самого их всего ничего…

Но все-таки снаряды дал. Немного, но дал.

— Передайте командиру бронепоезда, что утром мы их поддержим огнем корабельной артиллерии.