— «Вести с любимой Родины». Это сводка Совинформбюро… Это наши подпольщики вывесили у городского театра.

И Володя рассказал все, что он прочитал и запомнил. Этой вестью ему хотелось поделиться со своими товарищами на Касперовке, со всеми родственниками.

— Дуже гарнэ звестие, племянничек, — покашливая, сказал дядя Максим.

— Значит, кто-то есть! Да, дядя Максим? Есть… Как было при белых… Подполье? Да?..

— Мабуть, е, — со значением ответил Максим.

Володя и Ванька на другой день снова побежали на Ленинскую. Листовки там уже не было, а возле щита прохаживался полицейский с белой повязкой на рукаве.

Мысль о том, что в Таганроге есть подполье — иначе откуда было бы взяться этому листку? — не оставляла Володю. А что, если и себе?.. Что он мог сделать? Приемников ни у кого из знакомых и родных не было. Все приемники сдали на склад еще в начале войны. Как услышишь голос Москвы?.. А если писать стихи о Родине и вывешивать их на заборах, на домах?..

Володя еще в шестом классе писал стихи. Учительница по литературе хвалила его. Нравились его стихи и ребятам в школе.

Володя решил посоветоваться с Ванькой Смиренко.

— Что ты, Пушкин, что ли?

Обидно было Володе слышать такие слова.

— Не Пушкин, конечно, и не Лермонтов…

Ванька Смиренко был старше Володи на два года. В школе он уже не учился. Работал перед войной в сапожной мастерской. Володиных стихов в школьной стенгазете не видел.

Обиднее всего было то, что он отнесся к предложению Володи как к детской затее…

Что ж, Володя все равно будет писать стихи… Сам будет их расклеивать…

Дальше этих строк дело не шло. Да и эти строчки скоро Володе разонравились.

В тот вечер катались они с Ванькой на санках с горки на Степке. Стемнело уже. Близился комендантский час. Пора было расходиться по домам. Со Степка, с открытого места, хорошо была видна заводская труба. Так резко она выделялась на фоне морозного светло-синего неба. «Как страшно, наверное, сейчас на разрушенном заводе… Ни души… И труба мертвая… без голоса», — подумал Володя.

— Что ты шепчешь там? — спросил Ванька.

— Я?.. Да ничего… — «Скажешь тебе, а ты потом опять смеяться будешь… Пушкин, Лермонтов… Не скажу», — решил Володя. — Замерз я уже, пойдем домой, — предложил он Ваньке.

— Пошли…

Но Володя домой идти не собирался… Он хотел поскорее остаться один… Чтобы сочинять, чтоб никто не мешал…

Володя снял варежки и потер снегом щеки. Мороз к ночи усиливался.

Володя увлекся сочинением, не заметил, не услышал, как скрипнула калитка и на улицу вышла мать.

— Ты что ж, чертенок, тут делаешь? Я уже жду, жду… Вся душа изболелась… Ну-ка, марш домой…

Дома мать дала ему кукурузную лепешку, кружку горячего чая, настоянного на вишневом листе, и легла спать. Володя не спал. Конца у стихотворения ведь не было!

На стенках и на потолке подрагивали багровые тени. Красные конфорки на печке светились в темноте. Ледяные узоры на стеклах в окне тоже были розоватыми…

Володя потихоньку поднялся. Потихоньку достал из стола карандаш и бумагу. Подсел ближе к печке, чтоб было виднее. Записал стихотворение. И только тогда лег в теплую постель и мгновенно заснул.

Проснулся Володя с каким-то необыкновенным чувством. Это была радость. Давно он не испытывал этого чувства… Проснулся — и сразу вспомнил: стихи. Хотелось немедленно их кому-то прочитать.

— Мам, хочешь я тебе стихи почитаю?

— Какие стихи?

— Ну, стихи… Я сочинил…

Володя начал громко, как в классе, но в конце заволновался, голос его дрогнул, когда он читал строки:

— Мам, ну что ты плачешь?

— Я не плачу, сынок… Как хорошо ты сочинил… И все правда…

Воодушевленный похвалой матери, Володя побежал к тете Нюре и Вале.