Анастасия Сидоровна тоже выглядела плохо. Сильно она сдала, после того как в августе получила похоронку на Алексея. Но была она такой же подельчивой и доброй, как и до войны.

— Ешь, ешь, внучек, — подкладывая Володе в тарелку горячего картофеля, говорила она. — Давай, Ксеня, и тебе подложу…

— Не надо, мам, я уже наелась, — глотая слюну, отбивалась Ксеня.

— Не слухайте ее, мамо, — вмешался Максим и спросил: — Ты нэ чула, шо нимци хотят завод наш восстанавливать!? Балакают, шо уже инженеры-нимци понаехали…

— Нет, я не слышала об этом… Что они там восстановят?.. Все ведь взорвано… Развалины одни… Наверное, никогда его теперь не восстановят…

— Був я на днях у цеху, — признался Максим. — Взрывчатка там зробыла нэмало… Та ще не все…

Услышав разговоры о том, что немцы хотят восстанавливать завод и ремонтировать свои танки, Максим решил собрать в цехе все бронзовые и медные детали и спрятать их. Без этих деталей немцы цех не восстановят… Сначала к этому делу он хотел было привлечь Вовку. Потом передумал. Дознаются немцы — одно наказание: смерть!.. Чувствовал Максим, что жить ему осталось недолго, а Вовка ведь совсем еще хлопчик…

Договорился он с двумя старыми товарищами, вальцовщиками. Втроем, через день после, того как на Стахановском побывала Ксеня с Вовкой, отправились они в цех.

Часть деталей из цветных металлов, разбросанных взрывами, валялась просто на полу. Другие пришлось извлекать, раскручивая крышки подшипников на покореженных взрывами прокатных станах и электромоторах…

За несколько дней сделали они эту работу. Сложили детали в мешки и надежно спрятали в канавах и других похоронках, забросав эти места разным хламом.

В последний день работы, выходя из цеха, Максим увидел листок из школьной тетради, приклеенный к стенке. Это были стихи о заводе. Особенно Максиму запомнились строчки:

В один из теплых майских дней Володя и Ванька Смиренко побежали на Ленинскую. Володя накануне передал через Валю Пазону стихи о пионерском галстуке.

То, что его стихи о заводе появились расклеенными на воротах и стенах цехов, он узнал от дяди Максима. Обрадованный, побежал к заводу. Там уже стояла охрана у проходной. После того как на заводе стали находить листовки, немцы больше не снимали охрану. Передав стихи о пионерском галстуке Пазону, Володя надеялся, что и они будут развешаны по городу. Вот он и звал постоянно Ваньку Смиренко в город: именно там, на афишных тумбах, на заборах, время от времени появлялись листовки и сводки Совинформбюро.

Как хотелось Володе хотя бы намекнуть Ваньке о… Но о чем? Он ничего такого еще не сделал… Кроме того, дал клятву Пазону: никому ни слова. Придет время, и Ванька все узнает… Вот тогда он ему и припомнит и Пушкина, и Лермонтова…

В центре города ничего интересующего Володю они не нашли.

— Пойдем на базар, — предложил Ванька. — Мать дала мне десять рублей, купим лепешку и съедим.

— Пойдем…

У самого базара они увидели бегущего мужчину, за ним полицаев и немцев. Поравнявшись с ребятами, мужчина крикнул:

— Тикайте, облава!

Володя и Ванька со всех ног пустились к ближайшему переулку. Вот уже совсем близко спасительный угол, еще несколько шагов… Но за углом-то их и схватили: немец и два полицая.

— Стой, куда? Стой, мать твою!..

— Дядя, пустите! Пустите! Мы ничего не сделали…

— А вот это мы посмотрим…

Тут подскочили те, кто гнались за ними. Полицай, тяжело дыша, грубо толкнул Володю в шею.

— Ну-ка, марш вперед, выродок! А вздумаешь бежать — пристрелю.