Но чекисты, как назло, зачем-то запрещали людям иметь всякую частную собственность, и револьверы вошли в это понятие. Они просто не хотели конкуренции и поэтому разрешили носить оружие только самим себе. А Вол на их требования почему-то не реагировал, и его увезли в тюрьму. Но через два часа этот памятник архитектуры окружили тачанки, подводы, пролетки и автомобили, в которых сидели солидные люди в канотье, бабочках и даже не со «Смит и Вессонами», а с пулеметами, не говоря уже о бомбах.
Для большей солидности две пары биндюгов волокли орудия, из которых в мирное дореволюционное время производил салюты портовый боцман Джиджи-Мокки. Чекистам и начальнику тюрьмы был выставлен ультиматум: или через десять минут ребята увидят рядом с собой Вола, или начальник тюрьмы останется безработным. Потому что, если Молдаванка перенервничает, от самого нужного чекистам здания останутся только устные мемуары. И Вола тут же выпустили на волю, признав, что взяли его исключительно по ошибке.
Но то же был тихий Вол, а не старый ювелир Вайсман; и хотя их носы имели одну форму, чекисты почему-то предпочитали ходить в гости с обысками к Хаиму, а не к Сеньке.
Бывший ювелир продолжал хранить перепуганное молчание как свое последнее достояние. Тогда человек с кинжалом открыл рот во второй раз и задал убийственный вопрос:
- Игде ваши дрова?
Хаим почувствовал, что его спина начинает потеть, как будто в комнате с весны продолжала работать «буржуйка». «Чтоб вы сгорели! - мысленно пожелал своим гостям ювелир, любивший чекистов еще больше, чем дореволюционных городовых. - Узнали...»
Переживать было от чего. Несколько дней назад в дом Вайсмана заглянули неизвестные. Старик привычно поднял руки вверх, и только потом вопросительно посмотрел на вошедших.
- Мосье Вайсман, - обратился к нему один из них, и ювелир мгновенно успокоился, хотя продолжал напрягать руки в стоячем положении. Так могли обращаться к нему исключительно деловые люди. Дальнейшие слова незнакомца подтвердили это предположение.
- Скоро начинается мучение с теплом, а Фонтан уже остался без заборов. Мы имеем предложить до вас небольшую партию отличных дров.
Сделка состоялась. Старик Вайсман опустил руки и стянул с пальца последнюю оставшуюся драгоценность в виде обручалки, на которую не позарилась ни одна из властей, а тем более налетчики, уважавшие Гименея не меньше Гермеса.
Конечно бы неплохо, чтобы кто-то распилил дрова, потому что у старика Вайсмана для такого подвига не хватало физических сил даже в пору его расцвета. Но потом, как-нибудь, он с кем-то договорится. Только вот что предложить за работу: из вещей остались боты и пальто Сарры с воротником, побитым молью, а последний шкаф в квартире «буржуйка» сожрала еще в начале марта. Но ничего, что-нибудь придумается. Главное, вопрос отопления немножко решен. Однако, после того, как ювелир поделился своей радостью с мадам Балагулой, соседка пришла в ужас.
- Хаим, что вы наделали! - в ужасе отшатнулась к дверям Балагула. - Этих дров никто у них не брал даже даром. Теперь вы стали соучастником и саботажником. В Одессе всегда найдется стенка, возле которой вам дадут последнюю в жизни тень.
И мадам Балагула поведала отставшему от жизни ювелиру, что это за дрова, из-за которых вполне, как он сейчас понял, могут отправить одновременно к Духонину, Марксу и Лябурб. Предприимчивые ребята нашли самый ходовой перед отопительным сезоном товар в районе железнодорожного вокзала. Они тихо-мирно расковыряли динамитом рельсы и, погрузив шпалы на телеги, сделали положенное количество выстрелов по уцелевшим часовым. А затем поехали по Одессе заниматься реализацией дров. Чека оценила эту операцию не как очередную подготовку города к зиме, а не меньше, чем диверсию, разработанную мировой буржуазией, чтобы оставить Одессу без самой надежной связи с Лубянкой и остальной Большой землей. Поэтому теперь тот, у кого найдут шпалу, не может рассчитывать, что из нее ему выдолбят гроб. |