Старик не ответил на вопрос, приближающий его к стенке с максимальной быстротой даже для революционного времени, и по-прежнему хранил свое золото, которое молчание.

Однако, оказалось, чекистам не хуже ювелира было известно, где он держит дровяной запас. Хаим медленно шел к своему сараю в окружении всезнающих людей и лихорадочно думал: какие слова он должен сказать в монологе у стены. Ювелир был воспитан на классической литературе, где перед расстрелом все герои обязательно что-то пропагандировали. Вайсман прикидывал, что «Боже, царя храни» не крикнет из принципа, а из «Вставай, проклятьем заклейменный...» он запомнил только первую строчку. В голове вертелись только слова хорошо знакомой одесской песни, как в Валиховском переулке нашли двух холодных лягавых, чего он искренне желал всем чекистам в мировом масштабе, а не только тем, что за ним пришли.

Шпалы в сарае выдали с головой саботажника, вредителя и контрреволюционера Вайсмана. Однако чекисты почему-то не поставили его к стенке, хотя она была рядом, а смотрели на старика с нескрываемой симпатией.

- Ну что, - ласково спросил Вайсмана человек в обмотках, - сами покажете, где спрятаны бриллианты или ... чистосердечная помощь органам победившего народа учтется трибуналом.

Хотя старик понял, что этих чекистов пока интересует конфискация бриллиантов, а не дров, он все-таки не раскрыл рта.

- Дайте топор! - крикнул чекист в раскрывшиеся синхронно окна, и они тут же одновременно захлопнулись. Но серебряник Блох, несмотря на отсутствие работы по-прежнему ненавидевший давнего конкурента Вайсмана, все-таки принес чекистам топор. Он надеялся, что Хаиму отрубят голову именно его топором, и серебрянику это было вдвойне приятно.

Однако чекисты не собирались использовать топор по варианту, задуманному Блохом. Они споро вытащили шпалы из сарая и начали яростно рубить их. Генерал в юнкерской шинели, отбросив винтовку, победоносно сек просмолившиеся бруски своим австрийским палашом, словно это была конница противника. Молчаливый человек ковырял сразу двумя кинжалами отскакивающие из-под топора поленья.

Чекисты швыряли щепки в сарай и продолжали превращать шпалы в самые настоящие дрова.

- Сейчас найдем бриллианты, - пообещал первый, на мгновение оторвавшись от поисков клада, спрятанного буржуазией от нуждающихся, - и вы пойдете с нами.

Вайсману сильно хотелось спросить, что будет, если чекисты бриллианты не найдут, но на всякий случай он опять промолчал.

Через полчаса со шпалами было покончено, однако бриллианты в них отчего-то не отыскались. Чекисты нервно посмотрели на Вайсмана, и тот быстро прислонился к ближайшей стенке. Не говоря ни слова, сотрудники ЧК вышли из двора, почему-то не захватив с собой Вайсмана, хотя такая прогулка ему была обещана. Когда цокот лошадиных копыт по брусчатке стал затихать, Хаим отклеился от стены и выкрикнул им вслед:

- Пламенный привет!

А про себя подумал: «В том смысле, чтоб вы сгорели».

Вайсман медленно поднялся в свою квартиру, которую в скором будущем пообещали уплотнить. Старик не понимал, что это такое, но подозревал, что кроме очередной пакости новая власть других сюрпризов ему не преподнесет. Он подобрал упавшего бычка с пола, бережно сдул прилепившуюся к нему пыль и подумал о том, что завтра нужно бы начать переносить дрова в квартиру. На всякий случай. И не забыть бы занести несколько поленьев мадам Балагуле. Ведь соседка заботится о нем, словно у старика осталось хоть что-то, что бы он мог ей завещать, кроме неприятностей.

А в общем этот день закончился для Вайсмана так же хорошо, как и начинался. И довольный Хаим заглянул на огонек к мадам Балагуле, которой помог устроить маленькое счастье со своим бывшим младшим компаньоном Юзефом Зайончковским-Дивари. За это мадам была очень благодарна Вайсману, а постоянно обедавший у нее Зайончковский-Дивари - тем более.