Эвадна быстро доела суп, поставила посуду в раковину, а герань – обратно на подоконник. В дверь почти сразу же постучали, и она бросилась открывать. Ибо это был тот редкий случай, кода она нуждалась в людях не меньше, чем они в ней.

Около четырех того же дня Луиза Фейнлайт зашла навестить Энн Лоуренс. Они подружились неожиданно, можно сказать, нечаянно, потому что, кроме любви к садоводству, у них было очень мало общего. Разумеется, Луиза понимала, что, если бы по прежнему жила и работала в Лондоне, они бы разминулись, разошлись, что называется, как в море корабли, не то что не осознав, но даже не заметив существования друг друга.

Но в деревне выбор весьма ограничен. Чтобы найти человека хоть сколько нибудь пригодного для общения, надо сильно постараться. И по правде сказать, обе они находили друг друга интересными и в чем то даже непостижимыми. Каждая из них не могла понять, как это другая способна мириться с той жизнью, которой живет.

Энн восхищалась обаянием Луизы и немного побаивалась ее жесткого, ироничного взгляда на жизнь в целом, а также той шутливой отстраненности, которой та придерживалась в отношениях с братом. Можно было только позавидовать решимости этой молодой женщины отстаивать свое мнение. В коммерческом банке, где она раньше работала, ей, как аналитику по недвижимости и ценным бумагам, случалось разрешать проблемы, которые Энн заставили бы от ужаса ретироваться в ближайший туалет.

Луиза со своей стороны отказывалась поверить, что Энн, способная при желании стать очень привлекательной и еще довольно молодая, согласна день за днем, месяц за месяцем, год за годом проводить в полном безделье. По крайней мере, Луиза считала это бездельем. Какое безрадостное занятие – копаться в оранжерее, председательствовать на заседаниях «женского института», редактировать и набирать материалы в «Приходский вестник», решать, кто из прихожан и когда достоин украшать цветами и убирать церковь. Непостижимо.

Она недолго мучилась любопытством насчет того, как приятельницу угораздило выйти замуж за сухую жердь. Эту историю знали все в деревне. Энн жила в старом доме викария с отцом, священником здешнего прихода, со дня рождения (ее отцу тогда уже перевалило за пятьдесят). Так было до самой его смерти, которая последовала через двадцать два года. По мере того как преподобный Байфорд старел и слабел, его обязанности постепенно брал на себя второй священник Лайонел Лоуренс, робкий, приятный человек сорока с лишним лет. Он же помогал Энн заботиться о старом больном отце.

И когда Лайонел предложил несчастной осиротевшей девушке и дальше опекать друг друга, Энн, не знавшая иной жизни и болезненно застенчивая, согласилась. Через пару лет Лайонел, хотя он был рукоположен и сохранил свой сан, отказался от должности викария. Для того, как он объяснил, чтобы вершить угодные Богу дела там, где в них особенно остро нуждаются. К счастью, это не грозило супругам потерей дома, который принадлежал матери Энн, а не епископату. Службы теперь отправлял каждое третье воскресенье викарий, служивший также в двух соседних деревнях. Один единственный раз, когда Луиза в разговоре коснулась замужества Энн, та сказала: «Просто так было легче всего» – и быстро сменила тему.

Луиза находила подобное положение вещей печальным. Она не сомневалась в том, что Энн глубоко несчастна – а кто был бы счастлив замужем за старым занудой? И эти бездельники с криминальными наклонностями, которых он постоянно приводил в дом! Однажды, в самом начале их дружбы, Луиза совершила ошибку, посоветовав Энн положить этому конец. И как же она удивилась, обнаружив, что Энн не только не возмущена досадным вторжением, но стыдится своей неспособности заботиться о «несчастных молодых людях» так беззаветно, как следовало бы.