Не стала спрашивать разрешения, а просто пришла с секатором и нарезала цветов, которые Энн особенно любила: штокрозы, абрикосовые и кремовые наперстянки, несколько последних роз с поникающими побегами и бледными венчиками, испускающими сильный мускусный аромат. Она даже не взглянула на дом, и никто не вышел, чтобы ей помешать.
Когда она сначала позвонила справиться о самочувствии Энн, ей сказали, что в больницу пускают только близких родственников. А Лайонелу, живущему в своем эгоцентричном мирке, и в голову не придет принести жене хоть какой нибудь цветок, не говоря уже о том, чтобы выбрать ее любимые.
Теперь, глядя на подругу, Луиза поняла, как абсурден ее порыв. Она просто до конца не представляла себе, насколько Энн плоха. Ей казалось, вот Энн, отлучившаяся из палаты, войдет (может, даже во время визита приятельницы), войдет на своих ногах и вдруг увидит цветы. Или, даже будучи без сознания, вдруг ощутит пьянящий аромат роз, за которыми с такой любовью ухаживала.
«Дура, какая же я дура », – ругала себя Луиза, присев у кровати. Она взяла руку Энн и чуть не уронила ее от испуга. Рука была холодная, безжизненная. И все же Энн была еще тут. Что бы это ни было, то, что исчезает после смерти человека, его суть, суть Энн, – она была еще здесь.
Луиза почувствовала, что должна что то сказать. Кто осмелится утверждать наверняка, что Энн ее не услышит? Она перебирала в уме разные фразы, но все они казались ей излишне мелодраматичными. Все, что приходило на ум, было банально, достойно мыльной онеры: «Я здесь, Энн. Это Луиза. Ты меня слышишь? Мы все думаем о тебе. Все за тебя волнуются. Передают тебе привез. Ты поправишься» (последнее – вершина дикого, абсолютно идиотского оптимизма).
Луиза так ничего и не сказала. Просто поцеловала Энн в щеку, слегка пожала безжизненную ладонь и постаралась не думать о том, что скрывает тугая повязка.
Это сделал Жакс. Факт. И она, Луиза, видела, как он убегал. Только так драпал. Но Вэл говорит, что это невозможно. Что он был с Жаксом, когда совершалось преступление. Этого не могло быть. Но ведь не станет же ее брат покрывать этого человека, когда речь идет о таком жутком злодеянии?
Неужели она ошиблась? Луиза прикрыла глаза, снова представила себе тот момент, когда уже собиралась открыть дверцу машины и вдруг в зеркале возникла и тотчас пропала темная фигура. Это произошло очень быстро, как молния сверкнула. И все таки она была уверена.
Может быть, она думала о Жаксе тогда. Это весьма возможно. В последнее время она редко думает о ком то другом. А не могла ли физиономия Жакса наложиться на лицо промелькнувшего велосипедиста? Сознание иногда способно выкидывать и не такие шутки, может обмануть, запутать. Мы все верим в то, во что хотим верить.
Дверь открылась с тихим шорохом. Сестра, виновато улыбаясь, объяснила, что персоналу нужно подойти к миссис Лоуренс.
Луиза встала и, перед тем как выйти, указала на цветы:
– Пожалуйста, не мог бы кто нибудь…
– Их поставят в воду, не волнуйтесь. – Потом, явно испытывая неловкость, сестра сказала: – Мы сообщали мистеру Лоуренсу о состоянии его жены. Я подумала, может быть, он… так расстроен…
– Простите? – На лице Луизы отразилось полное недоумение.
– Почему то он не приходит навестить ее. И даже не звонит.
Проезжая через Каустон, Луиза поняла, что не хочет домой. Она просто не могла видеть Вэла после того, как только что видела Энн. Не могла делать фальшивое лицо и притворяться, будто беспокоится о будущем чудовища, разрушающего их жизни. И еще она сомневалась, что сможет скрыть свою злость на мужа Энн, который проявляет подобную черствость.
Был уже час дня, и она решила поесть в городе. Инстинктивно избегая паркинга, Луиза приткнула свой ярко желтый «сейченто» на узенькой улочке, хотя и рисковала вляпаться в штраф. |