– Крайне неприятно говорить об этом, – неуверенным тоном произнес Шэффер, – но вряд ли ваша рация выдержит удар при приземлении, сержант.

– Почему же? – Хэррод помрачнел. – У других же выдерживала.

– Может быть. Но по моим прикидкам в момент приземления ваша скорость достигнет ста восьмидесяти миль в час. И все из‑за того, что, осмелюсь предположить, у вас возникнут трудности с раскрытием парашюта.

Хэррод посмотрел на Шэффера, потом на остальных пятерых товарищей, не надевших куртки, и ткнул себя в грудь.

– Вы хотите сказать, что это следует надеть после приземления?

– Вот именно, – задумчиво проговорил Шэффер, – так наверняка будет лучше.

И он улыбнулся Хэрроду, которому удалось почти искренне улыбнуться в ответ. Даже губы Каррачолы слегка шевельнулись в пародии улыбки. Все почувствовали, как тяжелое напряжение, в котором они пребывали во время полета, разом спало.

– Ну вот, пришла пора мне отрабатывать свое командирское жалование, а вам, юным пилотам, отдыхать и восторженно наблюдать за моими действиями. – Карпентер внимательно посмотрел на часы. – Два пятнадцать. Давайте, Тримейн, меняться местами.

Они расстегнули привязные ремни и переместились из кресла в кресло. На новом месте Карпентер установил спинку и приладил ремень так, чтобы чувствовать себя максимально удобно. Затем надел шлемофон и включил связь.

– Сержант Джонсон? – Карпентер не утруждал себя соблюдением субординационных формальностей. – Проснулись?

Зажатый со всех сторон приборами, штурман сержант Джонсон во время полета ни минуты не вздремнул в своей крохотной и на редкость неудобной нише. Склонившись над радионавигационной панелью, он как раз уточнял курс, выверяя его по карте, компасу, высотомеру и спидометру.

– Я не сплю, сэр.

– Если мы с вашей помощью врежемся в склон Вайсшпитце, – пригрозил Карпентер, – я разжалую вас в механики: в бортмеханики второго класса, Джонсон!

– Не хотелось бы, сэр. Мы будем на месте через Девять минут.

– Впервые в жизни о чем‑то договорились. – Карпентер отключил связь, открыл лобовое стекло и выглянул наружу. Слабый свет луны помогал мало: видимость была почти нулевая. В мутно‑мглистом пространстве мелькали только редкие снежинки. Карпентер стряхнул с пышных усов снег, закрыл окно, с сожалением посмотрел на потухшую трубку и аккуратно положил ее в карман.

Действие с трубкой послужило Тримейну последним сигналом, означавшим, что командир закончил подготовительные мероприятия.

– Хреново, сэр? – уныло спросил он. – Я имею в виду – определить, где тут эта самая Вайсшпитце?

– Хреново? – Голос Карпентера звучал почти весело.

– Хреново? Отчего бы это? Такая большая гора! Не промахнемся. Никак не промахнемся, малыш.

– В том‑то и дело, что гора. – Тримейн многозначительно помолчал. – Плато, на которое мы должны сбросить этих людей, – всего три сотни метров шириной. Сверху горы, сбоку обрыв. И еще эти, как их, адиабатические ветры, которые дуют, куда хотят. Подует чуток на юг – врежемся в скалу, чуток на север – они ухнут в пропасть... Триста метров!

– А вы чего хотели бы? – строго спросил Карпентер.

– Чтобы вас тут аэропорт Хитроу ожидал? Триста метров! Да это мечта пилота! Мы сажали эту старую керосинку на посадочную полосу в одну десятую этого замечательного плато.

– Да, сэр. Взлетно‑посадочная полоса с огнями – штука хорошая. Но на высоте больше двух сотен метров прицельно сбросить людей на такую плешку.