Трясясь как в малярийном ознобе, словно в полусне, Смит, пересиливая боль, сел, сцепив руки и ноги вокруг задней стойки скобы подвески. Почти бессознательно он поднял голову и бросил взгляд вниз, в долину. Второй вагончик, двигающийся навстречу с нижней станции, миновал первую опору. Если повезет, вагончик, на крыше которого сидел Смит, доберется до центральной опоры первым. Если повезет. Но нельзя надеяться на слепой случай: выбора не было, следовало действовать, не рассчитывая на особое везение.

Смит вытащил из сумки два пакета взрывчатки и надежно расположил их у основания скобы. Сам привалился к скобе, обхватив ее руками и ногами, собираясь пересидеть так самый опасный участок пути, когда вагончик, находясь на равном расстоянии от опор, раскачивается особенно сильно. Он понимал, что торчать так довольно глупо. Снегопад прекратился, сияла полная луна, освещая долину призрачным светом. Он плыл по небу, заметный отовсюду – и с нижней станции, и из окон замка. Но понимая это, ничего не мог поделать – у него не осталось сил, чтобы, распластавшись на крыше, держаться за скобу руками, как они это проделали с Шэффером на пути наверх. Он подумал о Шэффере – но как о чем‑то постороннем, далеком. Эмоций не осталось – утомление, потеря крови и жестокий холод истощили чувства. Он подумал и о других – о старике и девушке на крыше верхней станции, о двух изменниках внутри вагончика. Мэри и Карнаби‑Джонс ничем не могли ему помочь; безоружные Томас и Кристиансен вряд ли решились бы повторить вылазку Каррачолы – у того хоть был «шмайсер».

Шэффер... Мысли Смита вновь вернулись к нему. Шэффер чувствовал себя не лучше, чем майор. Он едва очнулся, приходя в себя от тяжелого кошмара и ощущая во рту соленый привкус. Сквозь туман в голове он услыхал женский голос, повторяющий его имя. В нормальной обстановке Шэффер всегда живо откликался на женские голоса, но теперь ему хотелось, чтобы женщина умолкла: она была частью того тяжелого сна, в котором ему раскроили голову, и чтобы боль прошла, надо было проснуться. Он со стоном уперся ладонями в пол, пытаясь приподняться. Ему стоило немалых трудов, помогая себе руками, оторвать голову от пола. Голова была чужой: в нее словно всадили мясницкий топор и набили ватой. Он помотал ею, чтобы рассеялся туман, – и напрасно, потому что из глаз снопом посыпались разноцветные искры. Шэффер поднял тяжелые веки, и пестрый калейдоскоп потихоньку растаял в воздухе. На полу проступили знакомые очертания его собственных рук. Он окончательно пришел в себя – но кошмарное наваждение не отступало. Он по‑прежнему чувствовал во рту соленый привкус крови, голова все так же кружилась в каком‑то бешеном танце, а женский голос продолжал звать его:

– Лейтенант Шэффер! Лейтенант Шэффер! Очнитесь. лейтенант! Очнитесь же! Слышите меня?

Где‑то он слышал этот голос, подумал Шэффер, вот только где? Должно быть, очень давно. Он повернул голову на голос – он исходил откуда‑то сверху – и перед глазами опять поплыла разноцветная мозаика. Нельзя двигать головой, заключил Шэффер. Он подтянул под себя колени, подполз к какой‑то механической штуковине, за которую удобно было держаться, и потихоньку поднялся на ноги. Ноги дрожали, но он все‑таки стоял.

– Лейтенант! Лейтенант Шэффер! Я здесь, наверху! Шэффер невероятным усилием приподнял голову – казалось, этот простой жест занял у него целую вечность, – и беспорядочный хоровод разноцветных светил перед его глазами собрался в аккуратное созвездие. Он узнал этот голос – голос Мэри Эллисон, ему казалось, он узнал даже ее бледное лицо со следами слез. Впрочем, уверенности не было – взгляд не мог сосредоточиться. Он никак не мог понять, какого черта она делает там наверху, за какой‑то решеткой вдребезги разбитого светового люка.