Поскольку я ассистент врача, то девяносто процентов пациентов проходит через меня. Доктору Амосу Бердсли достается процентов на восемьдесят меньше, потому что он работает непосредственно с теми, кто уже давно наблюдается, так что мне остаются все остальные – обычные посетители, рядовые осмотры, уколы, швы и переломы, сотрясения мозга и вопросы типа «а эта сыпь не заразная?».

Это работа.

Она дает мне ощущение занятости, а мне больше ничего и не нужно.

К тому времени, как осмотрен последний посетитель, все остальные уже собрались и закончили работу. Но только я готовлюсь завершить свой рабочий день, как появляется девочка подросток, которая сильно боится и стесняется задавать своим родителям вопросы о контрацептивах.

И вот – наконец то! – я хватаю сумку и направляюсь к машине. Уставшая и с огромным желанием оказаться в постели. Сейчас семь часов вечера. Я проторчала в приемной с семи утра и не успела даже пообедать. На мне по прежнему больничная форма, а на шее болтается стетоскоп. Запрыгиваю в свой грузовик и закрываю дверцу. Опускаю стекла на обоих окнах, чтобы впустить теплый летний воздух Оклахомы. Я уже вся потная, хотя нахожусь в машине всего пару секунд. А будет еще хуже, потому что в этой старой развалине не работает кондиционер. Конечно, я могу себе позволить новый автомобиль, потому что зарабатываю приличные деньги. Но это был грузовик Олли. Он сам его собирал – еще в старшей школе. Когда я впервые приехала сюда после того, что случилось, то встретилась с Маркусом – младшим братом Олли. Но общего языка мы не нашли. Он был деревенским парнем, а я… нет. Просто мы по разному смотрим на мир, и, я думаю, трагедия потери Оливера сильно повлияла на каждого из нас. Однако, Маркус посочувствовал моему горю и понял, что мне нужно дать что то, связанное с Олли. Поэтому отдал мне этот грузовик. Я заплатила за то, чтобы его весь проверили и починили то, что сломано. Скорее всего, он не стоил таких затрат и по прежнему постоянно ломается. Кондиционер сломался в начале лета, и у меня все никак не доходят руки его отремонтировать. Это не так уж страшно, учитывая то, что я на работе от рассвета до заката шесть дней в неделю, поэтому редко езжу на нем во время настоящей дневной жары. И я буду ездить на этой старой груде железа, пока он окончательно не сломается, потому что в нем я чувствую запах Олли. Вижу его. На приборной панели его фотография – случайное фото, сделанное мной в Африке. Он, весь забрызганный кровью, стягивает перчатки. Уставший – под глазами видны темные круги. Но счастливый. Просто, неожиданно для него, я сказала ему, что люблю. Ему нужно было это услышать – я это знала, поэтому крикнула через всю палатку: – Эй, Пеп! Я люблю тебя! (Примеч.: Пеп – Pep – сокращенно от Pepper – перец. В первой главе Найл вспоминает, как дразнила его Перченым за темные с сединой волосы). Он поднял на меня взгляд, улыбнулся, и я щелкнула фотоаппаратом. Я заставила его улыбаться – момент счастья в кромешном аду.

Поворачиваю ключ в замке зажигания и двигатель, дергаясь и чихая, заводится. Радио включено – оно всегда включено – и кабина заполняется кантри музыкой. Любимой музыкой Олли. Это местная радиостанция – та же самая, которую настраивал он. Хэнк Уильямс, Джонни Кэш, Уэйлон Дженнингс, Рэнди Трэвис, Алан Джексон, какие то старые композиции Тима МакГроу и компании. Ничего нового. Это саундтрек всего городка Ардмор – звенящий перебор металлических струн и песни о потерянной любви и удаляющемся в облаке пыли свете фар.