– Везу тебя на ужин.

Она одергивает свой больничный халат.

– Во первых, я не одета для ужина. Во вторых, я не собираюсь ужинать с тобой. Этого не будет.

– Мы не пойдем в ресторан. Клянусь, кроме тебя и меня никого не будет. Обещаю.

– Я не еду ужинать с тобой, Лок. Вылезай и уходи.

Я включаю радио погромче и опускаю окна.

– Все будет хорошо.

Она смеется.

– Хватит постоянно твердить, что «все будет хорошо» – она передразнивает мой голос, пытаясь сделать свой грубее и ниже, и это так мило, что в груди у меня что то щелкает – но я говорю тебе «нет».

Однако, больше она не протестует, и я продолжаю ехать, пока мы не покидаем пределы города и не начинаем движение к пригороду по узкой двухполосной дороге. Сейчас лето, поэтому пока не стемнело, но дневной свет потихоньку меркнет, теряя золотой оттенок. Спустя некоторое время мы оказываемся в совершенно пустынном месте, где нет ничего, кроме линий электропередач и немногочисленных заборов из колючей проволоки. Я просто веду машину, позволяя тишине окружить нас.

– Куда мы едем?

Я машу рукой на дорогу.

– Просто… куда глаза глядят. Конкретно никуда.

– Господи, Лок, ты невозможен. Я устала. У меня был длинный день. Я пропустила ланч и не очень хорошо позавтракала, но у меня просто… у меня, честно, нет сил бороться с тобой сегодня.

О, черт. Это, вроде как, больно. Дело во мне?

Начинает звучать какая то старая гнусавая кантри песня – нечто нудное на слайд гитаре с приторным содержанием.

– Господи, пожалуйста, можем мы послушать что нибудь другое? – ворчу я. Даже не думая о том, что делаю, я просто протягиваю руку и кручу ручку настройки, пока в эфире не появляется что то из нашего тысячелетия.

– НЕТ! – крик Найл резкий, неожиданный и расстроенный. – Я говорила тебе! Я, черт… проклятье, я же просила  тебя не прикасаться к нему!

Она крутит ручку слишком сильно назад. Словно сумасшедшая, она вращает регулятор туда сюда, пытаясь найти ту радиостанцию, которая была до этого.

– Это была его станция! Она никогда не менялась, ни разу, никогда! Это его  музыка! Разве ты не понимаешь? Твою мать, теперь я не могу НАЙТИ ее!

Последнюю фразу она наполовину кричит, наполовину рыдает. Я останавливаюсь и хватаю ее за запястья, убирая руку подальше от радиоприемника.

– Все правильно, правильно. Я верну ту волну обратно, только дыши, хорошо? Просто дыши.

Она глубоко дышит, дрожит и трет себя ладонями по лицу. Я прокручиваю радиостанции, натыкаясь на тишину и разговоры, тишину и хип хоп, но никаких радиостанций с кантри музыкой. Попадается «Виски колыбельная». Брэд Пэйсли и… как ее там зовут? Элисон Крауссе. Я слышал ее однажды во время долгой поездки сюда, когда мне нечем было заняться, кроме прокручивания радиостанций. Я собираюсь проскочить ее, но Найл хватает меня за руку, останавливая.

– Подожди.

«…никогда не могу вдоволь напиться…»

Эта фраза останавливает ее. Мы сидим в машине на обочине дороги и слушаем. Господи, до чего херовая грустная песня! Навязчивая, опустошающая. Найл дрожит всем телом, руки на коленях, голова опущена, волосы выбились из косы и прилипли к щекам, губам, лбу.

– Это так верно, – шепчет она. – Ты никогда не можешь вдоволь напиться.

Я потираю челюсть, понимая, что вмешался в нечто священное для нее.

– Найл, прости. Я не хотел…

– Я никак не могла заставить себя сменить ее. Это одна из тех вещей, с которыми я просто не могу расстаться. Еще один способ попытаться удержать его.

Я тянусь к ручке.

– Я найду его радиостанцию.