Как долго я остаюсь в таком состоянии, сказать трудно. В этом  бетонном

гробу я  утратил  всякое  представление  о  времени.  Погребенных  оно  не

интересует. Но вот я вдруг чувствую, что просвет  становится  шире.  Стена

бесшумно отодвинулась, чтобы открыть свободный доступ воздуху и свету. Она

проследовала всего в нескольких сантиметрах  от  меня.  Достаточно  одного

рывка, и я на той стороне, вне зоны удушья и смерти. Но поспешные движения

рискованны. И я жду, затаив дыхание.

   В образовавшемся проеме появляется что-то живое. И на освещенную  часть

бетонного  пола  ложится  большая  тень.  Тень   женщины.   Она   начинает

перемещаться. Женщина осторожно входит в бункер, и режущий луч  карманного

фонаря полосует открытую  кассу  -  она  пустая,  -  спускается  ниже,  на

чемоданчики, и задерживается на них...

   Вот он, наиболее подходящий момент. Я быстро на четвереньках  выбираюсь

наружу, достигаю кранов и нажимаю на первый. Там, в бункере, у  меня  было

достаточно времени, чтобы сообразить: раз второй открывает, то первый,  по

всей вероятности, служит для закрывания. Стена и  в  самом  деле  бесшумно

перемещается, и просвет исчезает.

   Теперь можно перевести дух. И попытаться встать на ноги. Это удается не

сразу, однако скорее, чем я ожидал. Подышав полной грудью всего  несколько

минут, я окончательно оживаю. Очищается кровь,  и  мысли  делаются  яснее.

Мысли о тех, что в бункере. А также о тех, которые,  несомненно,  караулят

меня снаружи.

   Я стою, все еще опираясь о стену, и шевелю ногами. Сперва одной,  затем

другой. Проверяю, насколько они способны слушаться и держать меня.  Сперва

одну, затем другую. Потом делаю первые шаги. Не  блестяще  получается,  но

падать не падаю. Надо выждать еще  немного,  пока  кровообращение  сделает

свое дело. А теперь мне пора приниматься за мое.

   Итак, эти двое. Слегка  нажимаю  на  рычажок  второго  крана,  и  снова

образуется щель -  узкая,  сантиметров  десять:  я  поторопился  отпустить

рычажок.

   - Пьер, это ты, мой мальчик? - слышится голос Флоры, мигом приникшей  к

щели.

   Она прекрасно видит, что это я, и вопрос ее рассчитан лишь на то, чтобы

восстановить атмосферу  интимности,  что  может  служить  хорошим  началом

взаимопонимания.

   - Да, милая. Ну как там, внутри? Обнаружила сокровища? Убедилась, что я

слов на ветер не бросаю?

   - Я никогда не сомневалась в этом, мой мальчик. Только перестань валять

дурака. Нажми-ка покрепче на рычажок вон того, второго  крана  и  дай  нам

выйти.

   - А, ты насчет стены? Это и есть та самая стена, которая  нам  с  тобой

мерещилась. "Сезам, откройся!" Разве не помнишь? Вот она и открылась.

   - Только потом снова закрылась, - напоминает Флора.

   - Верно, чтобы не было сквозняка...

   - Вы не способны на  такую  пакость,  Лоран!  Это  уже  не  Флора,  это

немощный голос Ральфа, бессильный и  апатичный  голос,  который,  кажется,

целую вечность зудел у меня в  ушах,  зудел,  зудел...  до  умопомрачения.