— Эй! Перестань! — рявкнул Уикс, вскакивая на ноги. — Я не люблю таких штук.

Мак повернулся к капитану очень учтиво.

— Я только хотел научить его вежливости, — сказал он. — Он назвал меня ирландцем.

— Назвал? — спросил капитан. — О, это другое дело! Что это вы выдумали, дуралей? Вы недостаточно сильны, чтобы всячески обзывать людей.

— Вовсе я не обзывал, — прохныкал Гемстид, утирая кровь и слезы. — Я только сказал, что он, кажется, ирландец.

— Ну, довольно об этом, — сказал Уикс.

— Но ведь вы и в самом деле ирландец, разве нет? — спросил Кэртью немного погодя своего нового товарища.

— Может быть, — ответил Мак, — но я не позволю какому-нибудь сиднейскому гусю называть меня так. Нет, — прибавил он, внезапно разгорячившись, — и англичанину не позволю. Вот вы, например, — продолжал он, — вы молодой франт, не так ли? Предположим, что я бы так назвал вас! „Я тебе покажу франта“, сказали бы вы и живо бы разделались со мной.

28 января, когда мы были под 27® 20' северной широты и 177® западной долготы, ветер внезапно переменился на западный, не особенно сильный, но порывистый, с дождем. Капитан, желая идти на восток, поставил паруса к ветру. У штурвала стоял Томми, и так как ему предстояло скоро смениться (в семь с половиной часов утра), то капитан не счел нужным немедленно заменять его другим.

Порывы были сильные, но непродолжительные; настоящего шквала не было; кораблю и сомнительным мачтам, по-видимому, не грозило никакой опасности. Вся команда в непромокаемых куртках собралась на палубе в ожидании завтрака; кухонная труба дымилась, на судне распространился запах кофе, все были довольны, что идут к востоку со скоростью девяти узлов; как вдруг гнилой фок-зейль лопнул сначала вдоль, потом поперек. Точно архангел огромным мечом рассек его крест-накрест. Все бросились починять парус, и в этой внезапно наступившей тревоге и суматохе Томми Гадден потерял голову. Много дней провел он с тех пор, объясняя, что именно произошло; об этих объяснениях достаточно сказать, что все они были различны, и ни одно не было удовлетворительным, а факты таковы, что главная стеньга перекинулась, увлекая за собой тали, переломила гром-мачту фута на три над палубой и снесла ее в море. С минуту подозрительная фок-мачта доблестно сопротивлялась, затем последовала за своей товаркой; и вот от всего прекрасного вооружения, с помощью которого корабль пробегал моря, осталось только два уродливых пня.

В этих обширных и пустынных водах потерять мачты, быть может, худшее бедствие. Если судно перевернется и пойдет ко дну, то по крайней мере не придется долго мучиться. Но люди, прикованные к остову судна, могут целые месяцы блуждать по пустынному морю, считая шаги незримо приближающейся смерти. Единственная помощь шлюпки, но что же это за помощь! „Почтенная Поселянка“, например, носилась, как бессильный чурбан, а ближайший населенный берег (Кауаи в группе Сандвичевых островов) находился за тысячу миль к юго-востоку от нее. Такое путешествие в шлюпке сулило всевозможные бедствия и ужас смерти и помешательства.

Серьезная компания собралась за завтраком, но капитан с улыбкой подбодрил своих соседей.

— Ну, ребята, — сказал он, глотнув горячего кофе, — „Почтенной Поселянке“ пришел карачун, на этот счет не может быть никаких сомнений. Одна удача: она хорошо окупила себя, так что если мы вздумаем еще раз начать дело, то можем устроить его как следует. Другая удача: у нас отличный, крепкий, просторный бот, и вы знаете, кого благодарить за него. Нам надо спасти шесть жизней, да куш денег, и вопрос теперь в том, как мы примемся за это.