— Но как же вы это устроили? — спросил я. — Ведь и вы, я полагаю, были когда-то посторонним, как ваши соседи?

— Я занялся этим делом, Лоудон, и изучил его досконально, — ответил он. — Оно заинтересовало меня; оно так романтично, и я убедился, что в нем может быть прок; и разобрал его так, что никто бы не мог потягаться со мной. Никто не знал, что я занимаюсь разбившимися судами, пока в одно прекрасное утро я не явился к Дугласу Б. Лонггерсту в его логовище, сообщил ему все факты и цифры, и спросил напрямик: «Хотите принять меня в союз? Или я должен искать кого-нибудь другого?» Он потребовал полчаса на размышление, когда же я вернулся, сказал: «Пинк, я внес ваше имя». Первый раз я орудовал в истории с «Мауди»; теперь пойдет «Летучее Облачко».

Тут Пинкертон, взглянув на часы, ахнул, наскоро условился со мной встретиться у подъезда биржи и полетел рассматривать опись и интервьюировать шкипера. Я докурил папироску с безмятежностью человека, закончившего много пикников, раздумывая, что из всех форм погони за долларами эти поиски разбившегося судна наиболее улыбаются моему воображению. Даже когда я шел в шумной суете и толчее знакомых улиц Сан-Франциско, меня преследовало видение разбитого брига, жарящегося далеко под палящим солнцем, среди тучи морских птиц; и даже тогда, без всякого на то основания, мое сердце склонялось к этому приключению. Если не я сам, то нечто мое, или по крайней мере кто-то, послушный мне, должен был ехать к этому окруженному океаном островку и спуститься в покинутую каюту.

Пинкертон встретил меня в назначенное время с поджатыми губами и более, чем обыкновенно, важной осанкой, как человек, принявший великое решение.

— Ну? — спросил я.

— Ну, — ответил он, — могло бы быть лучше, могло бы быть и хуже. Этот капитан Трент замечательно честный малый — один из тысячи. Узнав, что я заинтересован в деле, он тотчас подробно рассказал мне о рисе. По его расчету, уцелело разве мешков тридцать — не больше. Зато опись других товаров оказалась веселее: на пять тысяч долларов шелков, чаев, орехового масла, и все это в сохранности и в такой же безопасности, как если бы лежало на Кэрни-Стрит. Бриг был заново обшит медью два года тому назад. Цепь в полтораста фатомов. Это не золотой рудник, но дело выгодное, и мы попытаем счастья.

Между тем время подошло к десяти часам, и мы вошли в аукционный зал. «Летучее Облачко», хотя и важное для нас, по-видимому, лишь в очень скромных размерах привлекало всеобщее внимание. С дюжину зевак окружали аукциониста — почти все рослые ребята, настоящего западного пошиба, длинноногие, широкоплечие и одетые (на взгляд простого человека) с ненужным щегольством. Они держали себя с шумной фамильярностью. Бились об заклад, сыпали прозвищами. «Ребята» (как они величали себя) слишком веселились, и ясно было, что они пришли сюда для забавы, а не для дела. За ними я заметил фигуру моего друга капитана Трента, явившегося, как мне, естественно пришло, в голову узнать об участи своего старого судна, и представлявшего резкий контраст с этими джентльменами. Со вчерашнего дня он успел нарядиться в новенькую черную пару, не совсем хорошо сидевшую; из верхнего левого кармана торчал уголок шелкового платка, из нижнего на другом боку высовывались бумаги. Пинкертон только что приписал ему высокие качества.