- И все же на корабле контрабанда. И обратно тоже что-то повезут. Ты знаешь заказчиков. Гений не отвечал, лишь пыхтел все громче.

- Они появились недавно, не так ли? Какой-то новый хозяин и новая шайка. Тебе недолго осталось плавать, гений. Неужели не хочется перебраться на какой-нибудь новенький, блестящий краской теплоход и...

- Это мой корабль, - перебил гений, - с ним я и умру.

- Так что же насчет заказчиков? - настаивал Проб. Опять пауза и громкое пыхтенье. И наконец центурион разобрал невнятный шепот:

- Какие-то новые люди. Лихие. Настырные. Они погубят корабль, вот увидишь... Вики не потопили. А эти угробят - точно...

Элий сидел во дворе и смотрел, каик льется из фонтана тонкая струйка воды. Жара. Элий отер ладонью лоб. Откуда у человека появляется уверенность, что он может изменить судьбы мира? Откуда хотя бы уверенность в своей правоте? Разве можно быть хоть в чем-то уверенным? Даже в собственном существовании? Ах нет, в одном можно быть уверенным - в смерти. Она-то непременно наступит. "Еще немного - и ты прах или кости; останется одно лишь имя, а то и его нет"*.

Камилл с Титом неподалеку наполняли бутылки из-под вина "коктейлем для Чингисхана" - смесью бензина, керосина и смолы. От этой смеси осадные машины замечательно горели. Камилл скинул тунику, оставшись только в кинктусе**. Плечи его стали коричневыми и обгорели до пузырей. Кожа шелушилась и слезала белыми шкурками. Среди римлян вдруг прошел слух, что раны на загорелой коже срастаются быстрее и без осложнений. И теперь многие преторианцы разгуливали по внутренней крепости нагишом, принимая солнечные ванны.

Квинт подошел и сел рядом.

* Марк Аврелий. "Размышления". 5.33.

** Кинктус - набедренная повязка, трусы.

- Поздравляю, ты по-прежнему Цезарь.

- Что? - Элий не сразу понял, о чем говорит его агент (или его друг - он уже и сам не знал, кем считать Квинта).

- Криспина родила девочку.

- Не рановато ли? По срокам столь радостное событие ожидалось через месяц.

- Как видно Криспина торопилась, желая угодить императору. Да нет, не рано. Ведь они спали еще до свадьбы. Роды в срок. Но девочка Руфину не нужна, ухмыльнулся Квинт и хитро подмигнул Элию.

- Значит, теперь Август придет нам на помощь, - сделал свой вывод Цезарь.

- Будем надеяться.

Элий поднялся и принялся расхаживать по двору. Неожиданно остановился, хлопнул в ладоши. Квинт не сразу понял, что Элий смеется.

- Я же сказал - Нисибис не падет, пока я здесь! В ответ Квинт пожал плечами.

- Нисибис не падет! - крикнул Элий. Камилл поднял голову и с изумлением посмотрел на Цезаря. А Тит продолжал заниматься своим делом.

- Надо сдать город... - Дионисий чуть не плакал. - Я устал... Все устали... Держаться больше нет сил... - префект заломил унизанные перстнями руки. - Устал... И вы устали... вы тоже... варвары нас пощадят.

Он схватил бутылку и наполнил бокал до краев. Выпил залпом, пролив ликер на шитые золотом одежды. Окна в доме префекта были закрыты железными ставнями, повсюду горели масляные светильники. Было невыносимо душно.

Цезарь молчал. Рутилий тоже.

- Я вчера был на стене... Это чудовищно... То, что происходит, чудовищно... в двадцатом веке...- Дионисий по-настоящему всхлипнул.

- Чудовищно, - подтвердил Рутилий.

- Так мы сдадимся?

- Нет.

- Почему?

- Потому что здесь Цезарь. Ты просил его остаться. Мы остались. Теперь Нисибис не может сдаться. Дионисий растерялся.

- Но это... это... так нельзя...- пробормотал, запинаясь.

- Именно, Нисибис нельзя сдать.

- Я сдам город! Своей властью! - взвизгнул Дионисий и кинулся к двери, будто собирался немедленно бежать на стену.

- Только попробуй открыть ворота, и я тебя пристрелю, - Рутилий вынул пистолет из кобуры и взвел курок.

Дионисий попятился.

- Нисибис будет сопротивляться, - сказал трибун, но пистолет не убрал.