|
Григорием 52. Мысль эту, однако, помимо сказанного, в значительной, пожалуй, степени допускает переписка Александры Федоровны со своим благоверным, отдельные места которой, воочию обнаруживая чувственность царицы, выдают вместе с тем и ее пристальный интерес к половому вопросу. «Целую без конца каждое дорогое любимое местечко», пишет она Николаю II 21 сентября 1914 г. «Целую тебя еще и еще, очень нежно, все мои любимые местечки», повторяет она снова в письме от 26 января 1915 г. и т. п. Одно из писем, где царица «жаждет показать» придворным трусам «свои бессмертные штаны» 53, кончается нескромным предложением: «Понюхай это письмо» 54. Другое — кончается словами: «Ах, тяжело расставаться! Мне так грустно сегодня ночью — я так горячо тебя люблю» 55. Через 10 дней после этого ночного томления, она уже прямо, без обиняков, начинает свое послание признанием: «Какое счастье знать, что послезавтра я буду держать тебя крепко в своих объятиях» 56, и т. п. Читатель «Переписки Николая и Александры Романовых» не может, наконец обойти вниманьем и тот педантизм, с каким царица ежемесячно оповещала мужа о наступлении женского недомогания, условно говоря о нем, как о «приходе инженера-механика»! О пристальном же и несколько болезненном интересе царицы к тому органу, коим святой отец обыкновенно творил чудеса изгнания блудного беса, говорит достаточно красноречиво такая, напр., выдержка из письма Александры Федоровны от 20 ноября 1914 г.: «Мне пришлоcь перевязывать несчастных с ужасными ранами... они едва ли останутся мужчинами в будущем, так всё пронизано пулями, быть может, придется всё отрезать, так всё почернело, но я надеюсь спасти, — страшно смотреть, — я всё промыла, почистила, помазала иодином, покрыла вазелином, подвязала, — всё это вышло вполне удачно, — мне приятнее делать подобные вещи самой под руководством врача. Я сделала три подобных перевязки, — у одного была вставлена туда трубочка. Сердце кровью за них обливается, — не стану описывать других подробностей, так это грустно, но, будучи женой и матерью, я особенно сочувствую им. Молодую сестру (девушку) я выслала из комнаты... 57. Ни одну из операций, в бытность свою сестрой милосердия, царица не описывает с такими подробностями своей собственной работы («всё промыла, почистила, помазала... покрыла... подвязала...»). Нигде, в других ее письмах, мы не находим, при описании помощи оперируемым или больным, признания, что ей «приятнее» делать подобные вещи (при которых стыдливо высылается из комнаты молодая девушка) самой. Нигде, наконец, в переписке ее с мужем, касаясь тех или иных операций или болезней, царица не выражает столь горячего сочувствия жены и матери, как здесь, в отношении кастрированных войной и кастрируемых хирургом мужчин. Говоря, что быть «может придется всё отрезать», она пишет тут же: «но я надеюсь спасти»; — не хирург (заметьте!), не наука — надеется она — спасет половые органы оперированных, а она, у которой, как у жены, «сердце кровью обливается» за мужчин, могущих перестать быть ими. Невольно возникает вопрос: да нужно ли вообще было присутствие царицы при таких операциях, при которых надлежало высылать из комнаты молодых девушек? И почему в самом деле царице было приятнее, по ее словам, «делать подобные вещи» самой? А что она, по-видимому, часто доставляла себе такие «приятности», подтверждает ее кокетливая приписка к письму от 28/29 ноября 1914 г. |
