Капитан даже как-то зашипел от досады.

— Расскажи подробно, что ты видела. Я направлен сюда как раз по этому делу.

Наконец я смогла спокойно рассказать обо всем понимающему человеку. Когда я закончила, капитан поблагодарил меня и в одно мгновение поднял на ноги все отделение милиции. Одного агента он послал в гостиницу, другого на Пляжную, а сам, взяв меня за руку, объявил:

— Идем к дому огородника! Возможно, второй из двойников еще не уехал.

Сержант стоял, не двигаясь, и лишь растерянно бормотал:

— Если бы я об этом узнал раньше…

То-то и оно! Франта ведь можно было сцапать еще в гостинице. Но кто мог тогда догадаться, что у него есть двойник?

Оставив растерянного сержанта, мы направились к дому огородника. Наконец-то я шла рядом с настоящим, никем не притворявшимся офицером уголовного розыска, который был тем, кто он есть на самом деле.

Калитку открыла сварливая старуха с черным платочком на голове. Она была явно напугана и заявила нам, что огородника нет дома, и овощей нет, как будто их внезапно поели гусеницы. Сначала она вообще не хотела нас впускать, не зная, с кем имеет дело. Потом, состроив покорную мину, все же впустила нас в сад.

Там все было как и прежде, только выглядело еще более таинственно. Правда, всего лишь для меня. Офицер не задумывался над этим, у него были иные заботы, своя работа. Вскоре выяснилось, однако, что работы как раз и нет… Когда мы подходили к сараю, уже издали можно было увидеть, что второй Франт улетучился. Створки дверей были широко распахнуты, а внутри зиявшего пустотой сарая уже не было «мерседеса».

— Удрал, — шепнула я.

— Удрал, — словно эхо, откликнулся офицер.

Мы вошли в сарай и поднялись по ступенькам на чердак. Здесь было тихо и пусто, словно чердак был необитаем. Все стояло на прежних местах. Закрытое бумагой окно, под окном покрытая одеялом раскладушка, сбоку старый шкаф, стул, столик. На столике чистая салфетка, вазочка с цветами. А в воздухе жужжала золотистая мушка и… Может быть, поэтому все казалось здесь еще более таинственным.

Подойдя к шкафу, офицер резким движением открыл его. Дверца жалобно заскрипела, а у меня словно перехватило горло… В самом углу пустого шкафа лежала светло-бежевая поплиновая шляпа! Я допускала, что это просто иллюзия, своего рода фата-моргана. Кто-то дунет, кто-то произнесет опрометчивое слово — и шляпа растает в воздухе.

Подойдя на цыпочках к шкафу, я нагнулась и осторожно подняла шляпу. Нет, она существовала наяву… была настоящей… ее можно было потрогать. Я держала шляпу в ладонях, как птицу, которая вот-вот выпорхнет, потом осторожно перевернула ее тульей вниз… Из-под светлого кожаного отворота выглядывал клочок бумаги, покрытый печатными буквами… Ей-богу, газета, и к тому же «Жиче Варшавы»!

— Есть! Есть! Это уж, наверно, та самая, за сто тысяч!

— Что ты плетешь? — Офицер удивленно смотрел на меня. — Что с тобой?

— Ничего, — торопливо бросила я. — Прошу прощения, я должны бежать к виолончелисту.

Прежде чем офицер успел меня задержать, я уже была внизу, крепко сжимая в руке самую дорогую на свете шляпу.

Шляпа за полмиллиона

Остановилась я только у башни, мне просто не хватило дыхания. Переведя дух, я уже входила в башню, когда из кустов донеслось вдруг тихое уханье серой совы. Обернувшись, я заметила среди листвы шелушившийся нос Мацека.

— Что ты здесь делаешь?

— разве не видишь? Наблюдаю, — прошептал он.

— Ты ведь должен был следить за приезжим иностранцем.

— Уже не нужно. Его схватили в гостинице.