-  И кувшин красного вина, - добавил Конан, - с хорошим куском жареного мяса.

    -  Скоро обед, - растерянно произнёс Грателло. Он не ожидал такой прыти. Трое кузенов, явившихся вчерашней ночью, тоже распоряжались и требовали, но делали это бестолково. А эти точно знают, чего хотят, и держатся слишком уж уверенно.

    Думая об этом, он пошёл предупредить мажордома. Конюх принял лошадей. Свою отсыревшую поклажу новоприбывшие бросили прямо в холле.

    Явился мажордом - седой, как лунь, воплощение чопорности и скуки. Его кадык торчал, как зоб болотной цапли, а из носа росли пучки чёрных курчавых волос.

    -  Ты - Джокс? - спросил у него Конан. - Я наслышан о тебе. Не вздумай предложить мне прокатиться на кочерге!

    Джокс сухо улыбнулся и поклонился.

    -  Следующий удар колокола предваряет начало обеда, - объявил он. - Стол накроют в save графской короны, там, где надпись. Это на третьем этаже. Ваша комната - на втором. Позвольте отнести ваши вещи.

    -  По крайней мере, здесь нет сквозняков, - сказала Альвенель, осмотрев комнату. Окно выводило на однообразный, в сером тумане, скальный пейзаж.

    -  У меня такое чувство, - произнесла она, глядя в окно и улыбаясь, - что это я уже видела. У тебя не бывает так?

    -  Бывает, - отвечал киммериец. - Как по-твоему, скоро зазвонит колокол?

    Туман за окном медленно пришёл в движение, и сразу же завыло и забормотало в каминной трубе.

    -  Не хватало ещё и бури, - пробормотала Альвенель про себя.

    Они едва успели высушить одежду, когда, на радость варвару, раздался призыв колоколу. На этот раз он звучал куда менее тоскливо.

    * * *

    За длинным обеденным столом все, кроме стряпчего, постарались усесться так, чтобы видеть надпись перед глазами. Бедовые кузены несколько пришли в себя и сидели, высоко вздёрнув подбородки. Их камзолы отличались друг от друга только расцветкой, волосы тоже были уложены одинаковым способом, очень модным в городах, - коротко остриженные спереди торчали ежовыми иглами и длинные на затылки - курчавились, завитые щипцами. Законодателем моды у них явно был Ченси. Фаэрти и Тью, незаметно подглядывая, копировали его жесты и развязно-взвинченные движения.

    Учёные мужи сидели чинно. Впрочем, Тьянь-по всё время улыбался с лукавым видом. Гаспар созерцал надпись и бормотал себе под нос - это была привычка, выработанная в университете. Когда он, бормоча таким образом, прохаживался по аллее никто не смел отвлекать его от «размышлений».

    На почётное место уселся Баркатрас, разодетый в лучшее своё шутовское платье и рогатую шапочку, обшитую бубенчиками. Время от времени он встряхивал головой, и по зале разносился нежный, хрустальный перезвон.

    Альвенель дважды улыбнулась ему на это, и шут преувеличенно заважничал. Сложив хитрым образом полотняную жёсткую салфетку, Баркатрас изготовил из неё подобие бумажной игрушки в виде куропатки, уложил её на пустое блюдо перед собой и принялся терзать салфетку ножом.

    Конану очень хотелось есть. Выходку шута он принял на свой счёт и ухмыльнулся. Чинная обстановка угнетала его. Наконец подали первое блюдо. Это был бульон. От разочарования киммериец едва не замычал. К счастью, сразу за бульоном принесли сыр. Варвар отхватил себе почти половину сырной головы, распластал её неудобным серебряным ножом и поглотил в считанные мгновения. Ему совершенно было безразлично, как поглядят на это остальные.