Но однажды пришлось все-таки поделиться с Соней.

Группа партизан напала на машину военного коменданта. Коменданту удалось спастись, в перестрелке были убиты лишь адъютант и гестаповец — охранник коменданта.

Однако два партизана были тяжело ранены. Товарищи подобрали их и укрыли в развалинах «замка» на окраине города.

Вася встретился с Митей на улице и велел ему передать матери, чтобы та достала лекарства, медикаменты, бинты, йод, вату и, разумеется, еду.

Что было делать? Еду Катя могла достать, это было для нее не очень сложно. А как быть с лекарствами? Где раздобыть их?

Она улучила свободную минутку в ресторане, рассказала обо всем Алле Степановне.

— Как быть?

У Аллы Степановны задрожали губы. Сразу же подумала о муже. Не он ли? А вдруг и в самом деле он?

Потом она собралась с духом.

— Надо что-то решить.

— Что? — спросила Катя. — Посоветуйте, что делать…

Они стояли и беседовали в небольшой комнате-подсобке, в которой отдыхали официантки и кухонные работники.

В этот миг к ним подошла Соня.

— Устала, — сказала она, опустившись на стул. — Сил нет… — Вытянула вперед руки. — Нынче досталось мне: раз пятьдесят туда и обратно, и всё тяжелые подносы, с бутылками, с блюдами. Надоело до черта!

— Такая у нас работа, — сказала Катя.

Соня молча кивнула.

В дверях выросла осанистая фигура метрдотеля.

— Девушки, на работу, на работу! — строго воскликнул он.

Соня и Катя вскочили.

— Чтоб ты пропал, гитлеровская образина! — шепнула Соня Кате…

Как и обычно, ночью, когда ресторан закрыли, обе они возвращались домой.

Ночные улицы казались притихшими, как бы настороженно прислушивающимися к чему-то, слышному только им. В облачном небе светила луна.

— Тебе снятся сны? — спросила вдруг Соня Катю.

— Иногда, не часто.

— А мне каждую ночь, какой бы усталой ни легла. И знаешь, что снится? Как будто бы никакой войны нет, все хорошо, все мирно и я работаю в больнице. И главный врач мне говорит: «Сегодня ваше дежурство…»

Соня замолчала, потом заговорила снова:

— Кажется, все бы отдала, лишь бы опять очутиться в своей больнице, увидеть больных, наших, советских, и чтобы ни одного фашиста, и чтобы все говорили только по-русски!

Катя искоса глянула на нее. Лицо Сони казалось мраморным в бледном свете луны, глаза возбужденно блестели.

— У тебя есть какие-нибудь лекарства? — вдруг спросила Катя.

— Лекарства? — удивилась Соня. — А что тебе нужно? Или заболела чем-нибудь?

— Нет, я вообще спрашиваю.

— Вообще? Могу достать. Наша больница, как ты знаешь, теперь немецкий госпиталь. Но я там кое-кого знаю. А что?

Катя молчала. Сказать или нет? Сказать или не надо?

Теперь уже Соня пристально, настойчиво вглядывалась в ее лицо.

— Катюша, миленькая, скажи, почему это тебя интересует? Что случилось?

Позднее, вспоминая об этом разговоре, Катя еще и еще раз признавалась самой себе: правильно сделала, что сказала Соне. Нет, неправ был Вася, который никому не верил, который подозревал всех и каждого. Не прав. Так жить нельзя. Если дружишь с человеком не день и не два, если вся его жизнь проходит на твоих глазах, как же не довериться? Как же таиться и молчать?

И Катя рассказала.