– Конечно, нет.

– Если эта старая ссора помешает нам договориться с советом, лучше бы мне знать об этом. Вчера вечером Чарли основательно нам напортил.

– Это очень долгая история.

– Так расскажи, – попросил Макгилл. – Снег из Ущелья никуда не исчезнет, если то, что говорил Стивенс – правда. Время у нас есть.

– Я никогда не видел своего отца, – сказал Бэллард. – Я родился в Англии в январе 1939‑го и воспитывался здесь. В 1939‑м произошло еще кое‑что.

– Война?

– Именно. Мой отец тогда поссорился с Беном, решил оставить Англию и заниматься хозяйством здесь. Он купил землю, но потом пришла война, и он пошел в армию. Он служил в Западной пустыне в Новозеландской дивизии, я ни разу его не видел, пока он не вернулся в 1943 м – мне было четыре года. Мать хотела, чтобы он остался – многие из тех, кто вернулся в 1943‑м, отказывались возвращаться на военную службу, и это было причиной их ссоры. В итоге никто не настоял на своем, так как отец погиб тогда в катастрофе. Я видел, как это случилось. И это все, что я знаю об отце.

– Немного.

– Вот именно. Это очень потрясло мою мать, и с тех пор она немного не в себе. Не то, чтобы она спятила или что‑нибудь такое. Просто сильное потрясение.

– Это сделало ее невротичкой?

– Наверное, это так называется.

– А как это выражается?

Бэллард безучастно наблюдал за кружащимися на ветру снежинками у дверей гаража.

– Наверное, она стала чересчур авторитарной во всем, что касалось меня.

– Чарли именно это и имел в виду, когда говорил, что она не подпустит тебя к снегу – боится, что ты простудишься?

– Что‑то в этом роде.

– Он подпустил еще одну шпильку – сказал, что ты побоишься влезть на биллиардный стол.

Бэллард вздохнул.

– Это из той же оперы. Мама работала здесь учительницей в школе. Она пробовала сама управлять хозяйством, но не смогла, поэтому продала большую часть земли старому Петерсену, оставив себе небольшой участок с домом. Чтобы заработать на жизнь, она пошла преподавать в школу. Образование у нее было. Но мне от этого стало еще хуже. Как могли относиться к отпрыску учителки, которому она шагу не дает ступить самостоятельно.

– Не подходи к воде, пока не научишься плавать, – процитировал Макгилл.

– Ты даже не представляешь, Майк. – В голосе Бэлларда слышалась горечь. – Как и у всех ребят, у нас был пляж для купания под обрывом, за магазином Петерсена. Все пацаны прекрасно плавали, кроме меня, я мог только плескаться на отмели и если бы мать узнала, то задала бы мне изрядную взбучку.

Он достал пачку сигарет и предложил Макгиллу закурить, тот достал зажигалку. Затягиваясь, Йен продолжил:

– Когда это случилось, мне было двенадцать. Была весна, и мы с Алеком Петерсеном были у реки. Алек был четвертый из братьев Петерсенов. Река была полна талой воды с гор – течение было очень сильным, а вода – дьявольски холодной, но ты ведь знаешь, что такое дети. Я бултыхался по отмели, прыгая туда и обратно – в основном обратно, а Алек поплыл дальше. Он был силен для своих десяти лет и хорошо плавал.

– Можешь не рассказывать, – сказал Макгилл. – Он попал в беду.

– Я думаю, он ударился обо что‑то, – сказал Бэллард. – Так или иначе, он закричал, когда его понесло течением. Я знал, что у меня нет ни малейшего шанса помочь ему, но я хорошо знал реку. Она огибала утес, а на другой стороне выступал берег, к которому обычно прибивало все плывущее по течению. Пацаны хорошо знали, что там можно было собрать много дров.