|
Пленников вывели. Герцог повернулся к Агапито да Амале. - Проследи, чтобы их исповедовал священник. Меня будет мучить совесть, если они предстанут перед своим создателем, не получив возможности покаяться в грехах. Секретарь, чуть улыбнувшись, кивнул и вышел из зала. А герцог - по всей видимости, в прекрасном расположении духа - обратился к кардиналу и Макиавелли: - Надо же быть такими дураками. Непростительная глупость - продавать краденое там, где крадешь. Могли бы выждать и без всяких хлопот продать серебро в... Болонье или во Флоренции... - Тут он заметил серебряных дел мастера, переминавшегося с ноги на ногу у самых дверей. - Что ты тут делаешь? - Кто отдаст мне деньги, ваша светлость? Я - бедный человек. - Ты хорошо заплатил за эти вещи? - учтиво осведомился Эль Валентино. - Я заплатил столько, сколько они стоили. Эти мерзавцы запросили слишком много. Я же не могу торговать себе в убыток. - Пусть это послужит тебе уроком. Впредь не покупай серебра, если не уверен, что оно попало к продавцу честным путем. - Я разорюсь, если потеряю эти деньги, ваша светлость. - Убирайся! - взревел герцог, и бедняга шмыгнул за дверь, как испуганный кролик. Эль Валентино расхохотался. - Еще раз прошу извинить меня, что пришлось прервать нашу беседу, - обратился он к Макиавелли. - Но полагаю, суд должен вершить скоро. Я хочу, чтобы мои подданные знали: они всегда могут прийти ко мне, если с ними дурно обошлись. Во мне они найдут справедливого судью. - Мудрая политика для правителя, который хочет удержать власть, - добавил кардинал. - Люди всегда смирятся с потерей политической свободы, если не будет затронута их личная свобода, - заметил герцог. - Они стерпят все, если никто не станет насиловать их женщин и грабить их дома. Макиавелли с интересом наблюдал за происходящим. Он не сомневался: перед ним разыгрывается спектакль. Эль Валентино никогда не решится повесить подданных французского короля. Скорее всего, гасконцев уже освободили и, наградив щедрыми подарками, отправили обратно в лагерь. Спектакль же устроен, как догадывался Макиавелли, с расчетом, чтобы он рассказал в Синьории об эффективных методах правления герцога и не забыл, самое главное, упомянуть фразу, в которой говорилось о Флоренции и Болонье. Намек, что в скором времени войска герцога могут оказаться в этих городах, был слишком явным и, конечно, не ускользнул от Макиавелли. Наступило неловкое молчание. Герцог поглаживал бородку, задумчиво глядя на флорентийца. Он явно стремился понять, кого же прислала Синьория для переговоров. Не желая встретить его изучающий взгляд, Макиавелли рассматривал ногти, как бы раздумывая, не пора ли их стричь. Слова герцога смутили Макиавелли, а такое случалось нечасто. |
