Наш разговор состоялся в воскресенье 31 мая 1998 года. Была Пятидесятница, а этот день я всегда считал своим личным праздником – из‐за таланта к языкам, который определил мою судьбу и день за днем, ночь за ночью подводил к нынешней дате. Теперь мне оставалось только ждать, как всегда, ждать. Чтобы ничего не произошло в мире – в моих мирах – по вине Магдалены Оруэ. Пытка ожиданием. Да, именно так. Кто может избежать ожидания?

XVI

Итак, мне не осталось ничего иного, как искать опору в том, что поэт (не знаю, кажется, Блейк) описал как “ждать без надежды”: по‐английски звучит яснее: to wait without hope[74]. А никакой надежды у меня и не было. Как бы ни терзали меня сомнения тогда, 2 августа 1997 года, когда я отказывался поверить, что Инес Марсан и есть то зло, которое чудилось мне повсюду, теперь приходилось признать, что Тупра угадал это почти сразу, или сам я угадал, но отчасти бессознательно, о чем он мне и сообщил. Руан меня уже не интересовал, там точно ничего не могло случиться. Тупра твердо сказал, что двух ни в чем не повинных женщин ликвидировать не намерен. И я подумал, что прежде он пригрозил этим только для того, чтобы, во‐первых, надавить на меня, а во‐вторых, чтобы меня помучить, подержать в напряжении и разозлить. Это было вполне в духе Тупры, особенно если что‐то шло вразрез с его планами или противоречило его приказам. Как я знал, некоторых старых агентов он годами держал в страхе, пугая лишением пособий или обвиняя в нарушении Закона о государственной тайне. А ведь мы, если честно, все его нарушали, что было естественно, поскольку за свою долгую жизнь ты рано или поздно что‐то непременно кому‐то сболтнешь, что‐то сорвется у тебя с языка – из тщеславия, или с пьяных глаз, или в приступе депрессии, или из‐за слишком тяжелого груза на совести.

Сейчас я с тревогой следил за тем, что происходило во всей Испании, на юге Франции и во всей Северной Ирландии. И если день проходил без массовых убийств, считал это своей маленькой победой. Вот только плохо, что один день неизменно сменялся другим, и начинался их новый отсчет. Я уже назвал преступления ЭТА, совершенные после моего отъезда из Руана и до 25 июля. Но убийства были единичные. В Ольстере произошли не слишком серьезные теракты: в Мойре, Портадауне, Беллике, Ньютаунхемилтоне, Ньюри, Лисберне и Банбридже, последний – 1 августа, ответственность за него взяла на себя новая организация под названием ПИРА (или Подлинная ИРА, Подлинная Ирландская республиканская армия), то есть Real Irish Republican Army, притязавшая на место ИРА, которую обвиняла в трусости и предательстве после подписания Белфастского соглашения. Всегда есть люди, которые готовы противостоять чему угодно (неукротимая Долорc Прайс публично выступала против Соглашения и сообщила, что бывшие соратники по ИРА угрожали ей за это) и жаждут продолжать борьбу и проливать кровь. Кажется, во время этих терактов никто не погиб, были только раненые – тридцать пять в Банбридже. Это больше напоминало обычные стычки с борцами за независимость, и я надеялся, что после референдума и они постепенно сойдут на нет.

Надеялся до 15 августа 1998 года, когда случился самый кровавый теракт за все тридцать лет Troubles. Случилось это в городе Ома, графство Тирон (сорок пять тысяч жителей). В субботний день на улицах было много народу. Сейчас о том событии не вспоминают почти нигде, кроме Ольстера, а тогда оно вызвало возмущение во всем мире. Но уроки истории редко идут впрок, и к ним обращаются либо прагматично, либо извращая их, а недавнюю историю и вообще часто замалчивают, чтобы не запачкать живых людей, которые сыграли в ней определенную роль; поэтому очень легко о чем‐то забыть и еще проще это что‐то проигнорировать. Сам я те события помню, потому что продолжал с лупой изучать новости в английской и ирландской прессе, и в голове у меня остались многие названия.