Тупра сухо рассмеялся, и, кажется, не без досады. Но решил не сдаваться:

– Знаешь, Том, если бы я и был в курсе дела, никто не позволил бы мне делиться информацией с тобой. Я не участвую в расследовании теракта в Оме, а ты сейчас и вообще ни в чем не участвуешь. Ты вне, вне всего, и это было твоим собственным решением. Такие вопросы и с тем же успехом мог мне задать почтальон или булочник. Сейчас ты всего лишь один из любопытных обывателей.

– Да, только вот от них не зависела судьба Инес Марсан. Скажи мне, пожалуйста, что ты знаешь. Ты должен мне это сказать.

Теперь он смеялся язвительно, но в его смехе было заметно еще и возмущение:

– Так ты полагаешь, что я тебе что‐то должен? Нет, это ты мой должник.

– Наша с тобой история началась отнюдь не в Руане и не в Мадриде. Ты мне должен за Дженет Джеффрис, и этот долг, Берти, ты никогда не сумеешь оплатить.

Тупра немного помолчал. Он был мастером обходить неудобные ему темы. И когда заговорил, мы словно вернулись к самому началу нашего разговора. А еще он чудесно умел словно одним росчерком пера избавляться от того, что его обезоруживало или было ему неприятно:

– Никаких точных данных пока нет, Том. Еще слишком рано, за спиной ПИРА может скрываться куча всякого народа – и здесь, в Ирландии, и в Америке. Единственное, что могу тебе сказать: эта история очень похожа на дело рук Мэдди О’Ди. Ты так мне и не поверил, но она настоящая фанатичка, а такие ни за что не согласятся, чтобы тридцать лет борьбы пошли прахом из‐за какого‐то соглашения между достойными презрения политиками и достойными презрения раскаявшимися боевиками. Если ты хочешь знать мое личное мнение, то я в ее участии уверен.

– А каким образом Инес могла в этом участвовать? Разве известно, где она теперь находится?

– Не говори ерунды, она может находиться где угодно, – ответил Тупра, и я почувствовал, что он теряет терпение. – Каким образом могла участвовать? Да самым обычным: сбор средств, вербовка… Все это сегодня делается из любого уголка земли.

К сожалению, я не мог не считаться с мнением Тупры, он слишком часто оказывался прав. Он умел знать и поэтому знал, к его счастью или несчастью. Слова “Я в ее участии уверен” меня полностью убедили. Но я рискнул поднажать еще немного, воспользовавшись тем, что разговор опять велся нормальным тоном. Других возможностей у меня не будет, в ближайшее время точно не будет.

– А известно, кому она продала ресторан? В Руане об этом по‐прежнему ничего не известно, как мне сказали. Ресторан так и не открылся.

– Нет. Все проделано очень ловко. Фирме-посреднице по договору запрещено сообщать имя покупателя. Инес могла продать заведение даже самой себе. А фирма эта из числа тех непрозрачных, которые поддерживаются международным законом. – Он внезапно умолк, как будто решил, что и так наговорил лишнего. – И больше я не хочу попусту тратить на тебя время, Том. – Он повесил трубку.

Да, его последней фразы хватило, чтобы окончательно записать меня в члены клуба, куда входили легкомысленный Алан Торндайк и глубокомысленный Рек-Маллечевен, в члены клуба ленивых и беспечных, которые наивно полагают, что им непременно представится еще один шанс. Торндайк не сразу сообразил, кто у него на мушке, а Рек не мог представить себе масштаба грядущих бедствий. Инес Марсан – не Гитлер, второго такого быть просто не может, хотя, кто знает, сегодня, пожалуй, уже появляются претенденты на схожую роль. Но не это было главной причиной моей тревоги. Хотя слово “тревога” слишком мягкое и слишком щадящее, знаю, но в то же время оно вполне передает все то, что творилось у меня в душе.

После нашего телефонного разговора я подумал, что, возможно, никто не погиб бы в Оме, если бы я тогда решительнее дернул Инес Марсан за голые ноги.