Во всех дворцах введен устав монастырей,

         Монашество у нас все глушит, как терновник.

         Угрюмый изувер — он этому виновник.

         Спасайтесь кто куда! Берет и смелых страх.

         Смирились гордецы. И вот во всех концах,

         Везде, от Кадикса вплоть до самой Тортосы,

         Чем люди заняты? Они строчат доносы.

         Маркиз Альфонс в тюрьме, и принц Вианский там,

         И оба ведь они, король, кузены вам.

         Инфант Тудельский взят. Повсюду скорбь и горе.

         При дон Рамиро иль при донье Леоноре

         Прекрасно жил народ, плясать и петь был рад.

         Умолк невинный смех. Сегодня все молчат.

         Нет роскоши. Пиры внушают подозренье.

         Испания сейчас под трауром, в смятенье:

         Был праздник — и угас. Король, ваш лес уйдет

         На то, чтоб рос и рос смолистый эшафот.

         И не хватает дров! А преступлений мнимых

         Уже не отличить от подлинно творимых.

         Теперь казнят за все. Свидетелей найдут!

         Отцы своих сынов сегодня предают,

         А сыновья — отцов! Коль ты случайно даже

         Уронишь наземь крест, тебя сожгут сейчас же.

         В любом движении, в любых твоих словах

         Увидят смертный грех. Ужасный тот монах

         В жестокость лютую сегодня превращает

         Завет спасителя. За ересь почитает

         В своем безумии любую мелочь он.

         И будешь заживо ты на костре сожжен,

         Коль вздумал размышлять, коль Соломоном клялся;[34 - …Коль Соломоном клялся… Иль знаки странные на ногти ты нанес… Иль мертвеца к стене ты повернул лицом… — Виновные в подобных поступках действительно подлежали суду инквизиции. В "Критической истории инквизиции в Испании" (изданной на французском языке в 1817–1818 гг.) бежавшего во Францию бывшего секретаря испанской инквизиции Хуана-Антонио Льоренте, послужившей Гюго одним из источников при работе над этой драмой, приводится приказ инквизиции, обязывающий всех "добрых христиан" доносить о каждом, "кто, перед тем как зарезать животное, которым он хочет питаться, смотрит, нет ли на лезвии ножа… зазубрины, проводя им по ногтю пальца"; или еще: "Если в смертный час он повертывает лицо к стене или если его кто-нибудь другой кладет в такое положение раньше, чем он испустит дух" и т. д. Чтобы отправить человека на костер как колдуна, достаточно было голословного обвинения его двумя лицами в одном из подобных поступков.