Вертолет коснулся земли. Они вышли, их немного покачивало.

– Фрэнки! Добро пожаловать домой! – закричала мама.

Женщина, стоявшая рядом с ней, оказалась негритянкой; улыбаясь, она тоже двинулась навстречу, чтобы помочь с багажом, который Юджин и стюард вытаскивали из вертолета.

– Привет, мам! – Фрэнк несколько неуверенно (или напряженно?) обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.

Том смотрел на них издали, он все еще находился на лужайке. Мальчик смущен, но он любит мать, подумал Том.

– Это Евангелика, – сказала Лили Пирсон, указывая Фрэнку на темнокожую женщину, направляющуюся к ним с чьим‑то чемоданом в руках. – Мой сын Фрэнк, а это – Джонни, – пояснила она Евангелине. – Как дела, Ральф?

– Прекрасно, благодарю вас. Это...

Фрэнк перебил Турлоу:

– Мам, это Том Рипли.

– Я так рада познакомиться с вами, мистер Рипли! – Подведенные глаза Лили Пирсон изучали Тома, хотя ее улыбка казалась вполне искренней.

Они прошли в дом. Лили предложила им оставить куртки и плащи в холле. Они перекусили или голодны? Евангелина приготовила холодный ужин, если кто‑то хочет есть. Голос Лили звучал спокойно и дружелюбно. В ее произношении, как показалось Тому, смешались нью‑йоркский и калифорнийский акценты.

Они расположились в просторной гостиной. Юджин исчез в том же направлении, что и Евангелина, видимо на кухне, где наверняка собрался весь экипаж вертолета. Картина Дерватта, о которой Фрэнк упоминал во время своего второго визита в Бель‑Омбр, висела здесь, в гостиной. Это была «Радуга», подделка Бернарда Тафтса. Том никогда ее не видел, просто вспомнил название: четыре года назад владельцы Бакмастерской галереи сообщили ему о продаже картины. Том вспомнил также описание Фрэнка: беж внизу, беж на крышах городских зданий и темно‑розовая с легкой зеленью радуга над ними. «Все нечеткое и неровное, – сказал тогда Фрэнк. – Нельзя определить, что это за город, Мехико или Нью‑Йорк». Так и было, Бернард хорошо потрудился, энергично и уверенно, особенно над радугой. Том с облегчением отвел глаза, не ожидая, пока миссис Пирсон спросит его, действительно ли он является поклонником Дерватта. Лили Пирсон беседовала с Турлоу. Турлоу рассказывал ей о парижских событиях (телефонных переговорах) и о том, как Фрэнк с мистером Рипли провели пару ночей в Гамбурге (после Берлина), о чем Лили, конечно же, знает. Странно, подумал Том, сидеть на диване, превосходящем по размерам его собственный, напротив камина, тоже большего, чем в его доме, над которым висит поддельный Дерватт, такой же, как «Мужчина в кресле» у него дома.

– Мистер Рипли, я знаю от Ральфа, какую фантастическую помощь вы нам оказали, – сказала Лили, прищурив глаза. Она сидела на огромном зеленом пуфе между Томом и камином.

«Фантастическую» – для Тома это слово было из лексикона подростков. Он вдруг осознал, что сам употребляет это слово только мысленно, но никогда не произносит вслух.

– Скорее небольшую реальную помощь, – скромно отозвался Том.

Фрэнк, а за ним и Джонни покинули гостиную.

– Я хочу отблагодарить вас. Я не могу выразить этого словами, потому что... я знаю, вы даже рисковали жизнью. Так сказал Ральф. – Дикция у нее была четкая, как у всякой профессиональной актрисы.

Неужели Ральф Турлоу был так любезен?

– Ральф говорит, что вы даже не обращались в полицию там, в Берлине.

– Я подумал, что лучше обойтись без полиции, если, конечно, получится, – сказал Том.