Впрочем, что значит «снова»? Разве когда‑нибудь ему случалось жить одному? Сначала с чертовой тетушкой Дотти – старушенцией с большими странностями во всем, что не касалось денег. Затем – после того как он подростком удрал из Бостона – перенаселенные меблирашки в Манхэттене, до тех пор пока он не научился навязываться в компаньоны своим более состоятельным приятелям, у которых были свободные спальни или хотя бы незанятый диван; наконец, уже в двадцать шесть – Монджибелло и жизнь у Дикки Гринлифа. Отчего‑то все это вдруг вспомнилось Тому, когда он стоял в Ларшанском соборе, разглядывая его тускло‑кремовые стены.
В соборе они оказались единственными посетителями. Туристы сюда заглядывали нечасто, и можно было не опасаться, что Фрэнка кто‑нибудь узнает. Совсем иное дело – замок в центре парка, туда обычно приезжали со всего света, к тому же Фрэнк наверняка его уже видел.
У входа в киоске, покинутом продавцом, Фрэнк выбрал несколько открыток с видами собора. Он бросил в деревянный ящичек положенное количество монет, а затем, недолго думая, высыпал туда же всю оставшуюся мелочь.
– У вас в семье принято посещать церковь? – спросил его Том, пока они по крутому булыжному спуску шли к машине.
– Не‑ет, – протянул Фрэнк. – Отец всегда говорил, что религия – это признак культурной отсталости, а на мать она нагоняет тоску. Она терпеть не может, когда нужно что‑то делать из‑под палки, что‑то такое, в чем она не видит смысла.
– У твоей матери роман с Тэлом?
Фрэнк удивленно взглянул на Тома и, усмехнувшись, повторил:
– Роман? Не знаю, может быть, ко по ней не скажешь. Она никогда не наделает глупостей, она же в прошлом была актрисой и, по‑моему, может хорошо сыграть не только на сцене, но и в жизни. – Тэл тебе нравится?
Фрэнк пожал плечами:
– Он ничего, видал я и похуже. Спортивного типа, очень сильный, даже непохоже, что у него такая профессия – адвокат. Я к ним не лезу.
Тому подумалось, что, возможно, мать Фрэнка и Тэлмедж теперь поженятся, хотя ему‑то, собственно, какое до этого дело? Его занимал только Фрэнк, а он, судя по всему, абсолютно равнодушен к деньгам, и его абсолютно не заденет, если мать и Тэл по какой‑либо причине (может быть, как соучастника преступления?) лишат его доли наследства.
– Послушай, – сказал Том, – твои записки следует уничтожить. Не считаешь, что их опасно хранить?
Юноша смотрел себе под ноги. После недолгого колебания он ответил решительно:
– Да, вы правы.
– Если твои записки попадут в чьи‑то руки, то вряд ли тебе удастся сослаться на то, что ты это все сочинил, там же есть все имена и подробности.
Том подумал про себя, что в принципе такое возможно, только для этого надо быть просто сумасшедшим.
– Или ты собираешься признаться? – спросил он таким тоном, что мальчику стало ясно – он считает такой шаг полным идиотизмом.
– Нет, нет, что вы!
Горячность, с которой это было произнесено, несколько успокоила Тома.
– Хорошо. Тогда, с твоего разрешения, сегодня к вечеру я этим займусь. Может, желаешь перечитать свое творение? – сказал Том, открывая дверцу машины.
– Нет, пожалуй. Я это уже сделал.
После ланча, пока Элоиза упражнялась на клавесине в гостиной, где был камин, Том с рукописью Фрэнка вышел в сад. Фрэнк в это время затачивал лопату возле оранжереи. Он был в джинсах, которые заботливая Аннет прокрутила в машине и выгладила. В дальнем углу сада, где начинался лес, Том сжег признание Фрэнка.
Незадолго до восьми Том отправился в Море, чтобы встретить на станции приятеля Ривза по имени Эрик Ланц. Фрэнк упросил взять его с собой прокатиться, он уверял, что ему не составит большого труда вернуться обратно пешком. |