|
Такое чувство, что сила его уже каким-то образом растрачена и рассеяна. Мэри знала, что это результат пьянства, и теперь, когда увидела младшего брата, впервые смогла хоть немного представить себе, в какую развалину превратился Джосс по сравнению с былыми временами. Трактирщик предал сам себя. Если у младшего есть в голове хоть капля разума, он возьмет себя в руки и не пойдет по той же дорожке. А впрочем, может быть, ему и все равно; должно быть, над семьей Мерлинов тяготеет какой-то злой рок, покончивший и с целеустремленностью, и с желанием преуспеть в жизни, и с решимостью. Их прошлое слишком черно. «Против дурной крови не пойдешь, — говаривала ее мать. — В конце концов она обязательно скажется. Можно бороться с ней сколько угодно, но она одержит верх. Если два поколения проживут беспорочно, это иногда может очистить ее поток, но очень возможно, что третье сорвется и начнет все сначала». До чего же это страшно и несправедливо! А теперь и бедная тетя Пейшенс втянута в этот порочный круг вместе с Мерлинами, вся ее честность и веселость покинули бедняжку, и теперь она — если смотреть правде в глаза — немногим лучше того дурачка из Дазмэри. А ведь тетя Пейшенс могла бы стать женой фермера в Гвике и родить ему сыновей, у нее были бы свои дом и земля, и все маленькие радости нормальной, счастливой жизни: болтовня с соседями и церковь по воскресеньям, и поездки на рынок раз в неделю, и сбор плодов, и праздник окончания урожая. Она любила бы и была любима. Тетя познала бы умиротворенность, и спокойно идущие годы со временем покрыли бы ее волосы сединой — годы добросовестного труда и тихого наслаждения. Все это она отвергла ради того, чтобы жить, как неряха, со скотом и пьяницей. Почему женщины так глупы, так близоруки и неразумны, недоумевала Мэри; она скребла последнюю каменную плиту прихожей со злостью, как если бы этим могла очистить мир и стереть все неблагоразумие представительниц своего пола.
Ее энергия развилась до бешенства, и покончив с прихожей, девушка принялась подметать мрачную, темную гостиную, которая годами не видела веника. Облако пыли поднялось Мэри в лицо, и она стала яростно выколачивать жалкий вытертый коврик. Она была так поглощена этим малоприятным занятием, что не услышала, как в окно гостиной влетел камень, и ее сосредоточенность была нарушена только тогда, когда от целого ливня камешков стекло треснуло. Выглянув в окно, она увидела Джема Мерлина, стоящего во дворе рядом со своим пони. Мэри нахмурилась и отвернулась, но он ответил еще одним дождем камешков и на сей раз разбил стекло по-настоящему, так что кусочек его вывалился на пол, и камень упал рядом. Мэри отперла тяжелую входную дверь и вышла на крыльцо. — А теперь что вам нужно? — спросила она, внезапно осознав, что у нее волосы растрепаны, а передник мятый и грязный. Джем все еще смотрел на нее с любопытством с высоты своего роста, но наглость исчезла, и он даже соизволил дать понять, что ему немножко стыдно — совсем чуть-чуть. — Простите, если я вам нагрубил, — сказал он. — Сами понимаете, я не ожидал увидеть в трактире «Ямайка» женщину — во всяком случае, молодую девушку вроде вас. Я думал, Джосс нашел вас в каком-нибудь городке и привез сюда как свою любовницу. Мэри снова вспыхнула и с досадой прикусила губу. — Ничего особенно привлекательного во мне нет, — сказала она горько. — Хороша бы я была в городе в этом старом переднике и тяжелых башмаках! По-моему, всякий, у кого есть глаза, увидит, что я выросла на ферме. — Ну, не знаю, — сказал Джем беззаботно. — Надень вы хорошее платье и туфли на каблучках и воткни гребень в волосы, — так, честное слово, вы вполне сошли бы за леди даже в таком большом городе, как Эксетер. — Наверное, вы думали, что это мне польстит, — ответила Мэри. |
