– Стой! Прохода нет!

– Сеньоры, я законный выборный правительства в селенье Ранкас. С кем имею честь беседовать?

– Нет прохода.

– Разрешите сказать вам, сеньоры, что вы – на землях нашей общины. Мы хотели бы…

– Сообщать не приказано. Про-хо-ди!

Из-за этого наши подумали, что тут работают заключенные. Вечером старики вспомнили, что во времена дона Аугусто Б. самый важный начальник послал политических строить железную дорогу в Тамбо-дель-Солъ. В Лиме хотели, чтобы в сельву шла железная дорога. Начинаться она должна была в пампе. Придумали очень хорошо. Чем бить баклуши в тюрьме и учиться всяким гадостям, пускай они прокладывают рельсы. Нагнали их сотнями. Мучились они не от неволи, а от удушья. Они не привыкли работать на такой высоте. Да и то сказать, на пяти тысячах метров не особенно киркой поворочаешь. Мерли они как мухи. В том и трудность была – мерли. Старики не врут, и теперь среди заброшенных шпал белеют кости. Так что, когда дон Матео сказал, что это политические, мы успокоились. Их и впрямь в тюрьмах избыток. Жандармам дела хватает. А сеньора Туфина совсем нас успокоила:

– В воскресенье в тюрьму пойду – спрошу у племянника.

– Да-да, спроси его, Пузатого.

– Он должен знать, из какой они тюрьмы.

Сеньора Туфина не скрывала гордости. Все забыли, что ее Пузатый тем и славится, что спит с чужими женами и угоняет скотину, если пастух задремлет. Этот охальник стал нашей надеждой!

Но Абдон Медрано охладил наш пыл.

– Не думаю, что они из тюрьмы.

– А вам откуда знать? – сердито крикнул дон Матео.

– Заключенных всегда стерегут охранники, а там их не видно.

Мы забыли, что он долго был выборным, и рассердились. Мы непременно хотели верить, что Ограда – наважденье, сон. Ведь пока мы спорили, она ползла вперед. Даже Сесилио, прозванный Кондором за то, что мог разглядеть зайца в камнях, не видел, где ее голова.

Это было в субботу. В воскресенье донья Туфина пошла в Серро-де-Паско, понесла своему Пузатому печенья и сыру. В шесть часов она вернулась весьма обеспокоенная.

– Он говорит, от них ни на какие работы не брали.

– Может, они из Уануко, – неуверенно предположил дон Матео.

Никто не ответил. Конца проволоки не было видно и с холмов. Она ползла и ползла, пожирая пригорки, пастбища, источники, ручьи, пещеры. В понедельник, к четырем, она сожрала холм Чуко. Пампу разрезали надвое. Ограда пересекла равнину. В селенья, куда был час пути, приходилось добираться пять часов, а в Уальяй – и целый день. Торговцы из Ондореса, приехавшие на воскресный рынок, страшно сердились. «Эти гады из Ранкаса извести нас хотят!» – злились они. И были неправы: мы сами не могли добраться до ручьев, и нам не хватало воды.

Теперь никто не смеялся над Оградой. Даже птицы улетели от страха. Но у людей еще оставалась надежда: там, за холмом Чуко, только Чайкин Пруд, вонючее болото, где водится нечисть, а дальше – вода, куда спускают ядовитые отходы от промывки руды. Двигаться в ту сторону – все равно, что искать врата преисподней.

Во вторник, к полудню, Ограда обогнула Пруд и исчезла из виду.

Глава девятая

о похождениях и бедах тряпичного мяча

Каждую неделю по улицам Янауанки проезжают всадники: надсмотрщики из поместья Уараутамбо едут на прием к судье Монтенегро.