|
Надо было спешить: человек созерцания догадывается, сколь мало силы отпущено ему для действия. «Я еду просто посмотреть, — сказал он громко, раздельно, убеждая себя. — Просто посмотреть на жениха!» Окаянное слово прожгло навылет, он бросился к выключателю, затем к тумбочке в углу за вешалкой («Называется палисандр», — бабушка с удовольствием произносила красивое слово. «Бабушка, а где Иуда?» — «Вон сбоку… вон видишь, с мешочком? Там деньги». — «Золото?» — «Серебро». — «А я б его убил». — «Пора, Митюша, спать. Спать, радость моя»). Он рванул на себя верхний ящик — ржавый хлам: гвозди, молоток, клещи. Второй ящик: гвозди, гвозди, большие и маленькие, искривленные в какой-то жалкой судороге, когда их с мукой выдирают из мертвого дерева. Но вот он — ключ — в третьем ящике. Теперь на чердак (не заметил, как взлетел). Шкатулка, бумазея… «Просто посмотреть на жениха», — повторил, захлопнув крышку. Вновь прожгло душу безумием, вновь открыл — и пальцы с ужасом и упоением ощутили страстный холодок стали.
— А зверье? — спохватился Никита, уже подходя к калитке: собаки кружили у ног в безмолвном экстазе, предполагая вольную прогулку. — Пусть бегают. Я не знаю, когда вернусь. «Может, никогда», — добавил про себя, вздрогнул и левой рукой прижал к бедру сумку, черную, тонкой кожи, с длинным узким ремешком через плечо и большим внутренним карманом на молнии. — Где ты с ней сегодня разговаривал? — Я к вам на квартиру звонил, думал, вдруг ты… — Где они встречались? — В каком смысле? — В том самом. — А-а. Не знаю. Только не у меня. А в вавилонском пленении под вокзалами, под старинными и сталинскими башнями, в подземельях и катакомбах — исходит душа. «Куда ж вы прете, товарищи?» — взывал пьяненький вечный странник с гармошкой наперерез мощным массам, его смяли, он умолк, прорвались товарищи в черной форме, стальные колесницы с вещичками, «Берегись!», затрепетали массы, сгинул поэт, бесчисленные тела, бесцельные стада, комсомольский простор, борьба за существование у телефонов-автоматов. — Вэлоса, пожалуйста. — Евгений Романович будет на фабрике в понедельник. (Фиктивная легальная служба доктора — экономический консультант.) — А сегодня у нас что? — Пятница, двадцать девятое. «Не предпринимайте серьезных дел по пятницам» — стародавнее зловещее предостережение. Он выскочил из стеклянной духоты в духоту сквозную и наткнулся на Никиту. — Мить, едем, я колеса достал! — Ты отстанешь от меня или нет? — Ни за что! — Никита подхватил погибающего друга под руку; будто посторонняя сила пронесла их сквозь распаленное пространство в кривой поганый закоулок, где с визгом разворачивался инвалидный «запорожец» малинового цвета. Протиснулись на заднее сиденье. — В писательский домик, значит, на Герцена, — сказал Никита. — На Ленинский проспект, — сказал Митя. — На Ленинский не договаривались, — инвалид плюнул в боковое окошечко. — Чего я там не видел? — Пятерку увидишь, — пообещал Никита. — Шалишь! Десятку. — Ладно, жми. Условное Садовое кольцо (а где ж тот сад? — где тот прах!), не в сад ведет дорога — в ад, и долгое странное молчание. — А правда, Мить, чего мы там не видели? — Черную мессу, — Митя захохотал. |
