Выслушав меня, он вспыхнул азартом и энтузиазмом:

– Это сделать легко! За два дня управимся. Если начальство прикажет, понимаете же.

– Понимаю. Прикажет.

– Паровоз я сам готов вести. Машинистом, чай, удалось поработать в свое время, правда, на маневровых.

– Ты у нас на все руки мастер, – похвалил я осведомителя.

– А то!

Через два дня все было готово.

И наш «спецпоезд» начал движение…

Глава 34

Поезд пыхтел меж лесов и полей, а также отвалов горных разработок. Места были унылые, малолюдные и такие знакомые. Ведь именно на Люсинской ветке мы устроили ловушку для банды староверов.

Компактный и симпатичный дореволюционный паровозик с натугой тащил за собой состав всего из двух вагонов. Первый, в котором устроились мы, представлял собой и полевую контору, и каптерку – такие используют обычно при организации рельсоукладочных и ремонтных работ. Здесь были столики, матерчатые диванчики, умывальник в углу и шкафы для рабочей одежды. Позади него была прицеплена достаточно нелепая по виду платформа. Часть ее занимали ящики и листы металла, лежащие штабелями. А еще возвышалась достаточно уродливая дощатая коробка – в таких обычно хранятся всякие механизмы, для которых вредны вода и открытый воздух.

Двигался поезд привычно медленно – здесь все так ездят. Полотно старое, не дай бог слетишь с него. Вообще, ветка доживала последние годы, пока не закроют окончательно рудники и не демонтируют вдоль нее все оборудование.

В начальственном вагончике мы с Горцем скучали, разглядывая проплывающие мимо однообразные пейзажи и в то же время бдительно присматривая за Головченко. Все же тот был без наручников, а кабан здоровый, пойди просчитай, не переклинит ли у него в голове и не станет ли он ломиться на свободу.

Разговоры говорить не хотелось. Головченко вызывал омерзение, как все христопродавцы, а разводить его на подробности контрреволюционной деятельности уже не нужно – с этим москвич прекрасно справлялся и категорически требовал больше туда не лезть. На нас давили густая атмосфера недоброжелательности и напряженное ожидание предстоящего дельца.

Головченко все же подал голос. Ему надоело молчать и в очередной раз захотелось выразить свою озабоченность:

– Александр Сергеевич. Надеюсь, вы помните, что Русаков гарантировал мне жизнь.

– Помню, – лениво отозвался я.

– Так что вы поосторожнее. Поаккуратнее действуйте.

– По мере сил, гражданин Головченко. По мере сил.

Бывший партноменклатурщик посмотрел на меня сердито. Помолчал. А через некоторое время вновь заерзал на откидном стуле. Все же его энергичная натура не давала ему успокоиться. Он принялся изучать разложенные на столике газеты за последние две недели. В углу лежала еще пара обвязанных бечевками пачек газет – видимо, их вручали рабочим на дальних участках.

Головченко углубился в «Правду», время от времени усмехаясь или покачивая головой. И негромко цитируя:

– Советские легковые автомобили Л-1, выпущенные в количестве шести штук на заводе «Красный Путиловец», отправились в автопробег «Ленинград – Москва»… Эх, очковтиратели.

– Что, корежит от наших успехов? – усмехнулся я.

– Это карточный домик. Все эти ваши заводы. Все эти колхозы-совхозы. Битвы за урожай. Слишком широко вы рот разинули, но каравай еще шире. Не проглотите вы пирог. Индустриализация и коллективизация идет через такую эксплуатацию народа, которая и не снилась капитализму. Не выдюжить Сталину. Скоро сами все увидите. И пожалеете еще, что не на той стороне.

– Эх, вражья душонка, – вздохнул я.