Но он просто потряс меня откровенностью.

– Теперь, наверное, это для Бренна хорошо. Кто меня больше всех поражает в последнее время, так это ваш муж.

– Меня он тоже поразил. Однако не могу сказать, что понимаю вашу мысль.

– Не удивительно, ведь вы не были знакомы с герцогом Галлего в бытность его на Кертории. Видите ли, в юности он... – Похоже, резать правду‑матку было фирменным стилем барона, но где‑то и у него был предел. По крайней мере тут пришлось подбирать выражения, но он справился: – ... не подавал больших надежд. Не хочется выглядеть грубым, но кроме физической силы Ранье ничем похвастать не мог. К тому же он в свое время втравил Бренна в крайне неприятную историю...

Он слегка замялся, и я сочла нужным заметить:

– Она мне известна.

– Да, очень скверно все там вышло... – Он, казалось, на несколько мгновений погрузился в тяжелые воспоминания, но затем в прямом смысле смахнул их рукой и в прежнем хорошем настроении вернулся к настоящему. – Зато сейчас герцога Галлего воспринимаешь совсем по‑иному. Ни я, ни кто другой не могли представить его в гуще событий, в которых решается судьба Кертории, и, думаю, не ее одной. А насколько мне известно, он находится в самом центре этой гущи и действует успешно.

Тут он совершенно нечаянно попал по слишком больному месту – моменту нашего с Ранье расставания, – и я ответила с куда большей экспрессией, чем следовало:

– К сожалению, далеко не каждое его действие можно назвать успешным.

Он что‑то почувствовал и примиряюще улыбнулся.

– Не ошибается только тот, кто ничего не делает. А в интригах подобного уровня показатель успешности есть только один, и герцог Галлего ему отвечает. Потому что все еще жив.

С этим было невозможно спорить, но я по инерции сказала:

– Также справедливости ради надо отметить, что Ранье оказался замешан в эту историю не по собственной инициативе. Его туда втянули совершенно против воли и желания. – «В отличие от меня» тут было крайне уместным, но слишком уж личным.

А барон между делом бросил:

– Тем больше чести ему это делает. Конечно, все мы наделены свободой выбора, но в не меньшей степени являемся заложниками обстоятельств. Так что обычно вопрос сводится к тому, насколько мы способны этим обстоятельствам соответствовать... или противостоять.

Н‑да, очень «недалекое» замечание. Настолько, что я механически кивнула и брякнула то, что пришло в голову:

– Чрезвычайно актуальная для меня проблема.

Я не хотела напрашиваться на сочувствие, и барон вновь порадовал меня, довольно буднично признав:

– Да уж, вашему положению не позавидуешь.

«Да уж, а вашей антикерторианской манере вести беседу можно только удивляться» – было все‑таки чересчур, но меня стало всерьез занимать, где предел у его открытости и вообще есть ли он, поэтому я задала вопрос, адресовать который другим было бессмысленно – в лучшем случае усмехнутся:

– Интересно, а что бы вы предприняли в моем положении?

Надо же, он не счел и такой вопрос смешным или бестактным, а после недолгого раздумья неопределенно качнул головой.

– Сложно сразу дать ответ. Наверное, то же, что и вы, – искал бы союзников и разбирался в обстановке.

Складывалось ощущение, что барон Идриг не только знаком с понятиями «наблюдательность» и «логика», но и прекрасно владеет этими инструментами. Впрочем, последний вывод нетрудно было проверить.

– То, что я ищу союзников, достаточно очевидно. А из чего вы сделали заключение, будто я... э‑э... недостаточно хорошо разбираюсь в обстановке?

– Это допущение, конечно. Но в противном случае вы едва ли отправились бы с визитом к Арто Детан.