Печальным было это военное положение. Телевизионщики в защитных костюмах совершали вылазки в зоны поражения, где уцелевшие ходили и даже ездили по улицам, кисло поглядывая на репортеров, а персональные рвы бежали впереди них, лишь немного превосходя габариты их автомобилей.

Капитулировать тоже стало принято на особый манер. Сперва заболевшие попадали в ловушки во сне. Проснувшись, они начинали двигаться. Но постепенно что-то изменилось: все больше и больше мужчин и женщин просто стояли на месте и ждали, когда вокруг вырастет ров.

Поверх этих оборонительных сооружений, которые возникали сами собой, брали у них интервью репортеры. Некий телеканал получил премию БАФТА за серию бесед, снятых одной камерой на Албемарл-стрит, где посреди разрушенного тротуара, покачиваясь каждый на своем нуклеусе, стоял мужчина и две женщины.

– Почему вы здесь? – крикнул им репортер.

– Отвали, – ответила ему одна из женщин.

Мужчина молчал.

– Ведь можно же продолжать идти, – не отставал репортер. – Дальше есть еда, там больше места…

– Ты, блин, конечно, извини, – сказала вторая женщина, – но я что, неправильно стою?

Анна осматривала территорию с перекрестка, где множество рвов сходились воедино. Кое-где она видела пары и даже целые группы по три-четыре человека, которые стояли или лежали в объятиях друг друга, отрезанные от остального мира своими рвами. Ей показалось странным, что так мало людей выбрали совместную изоляцию. Их совокупные рвы оказались не шире рвов-одиночек, но заметно глубже. Значит, должен существовать какой-то максимум, оптимальное число рвов, слитых воедино. Если попытаться соединить много рвов сразу, то, взаимно усиливаясь, они будут вгрызаться в островок посредине, уменьшая его до тех пор, пока он не превратится в ничто.

– Один из них даже не заражен, – сказал ей солдат, когда они проходили мимо двух мужчин, спавших за своим рвом в обнимку. – У него вообще иммунитет, просто он любит своего бойфа и хочет остаться с ним. Когда они рядом, невозможно сказать, один у них ров или два. Так люди говорят, – добавил он. – Вот тебе и история любви на новый лад.

Позже Анна будет сидеть напротив Ника у края его рва и молча, сцепив пальцы, слушать, как тот со слезами вспоминает яркую, харизматичную молодую шведку, увлеченно и, на взгляд Анны, театрально проповедовавшую какую-то чушь о тайнах земли, которые так преобразили потом его жизнь. Он выбалтывал ей подробности тех причудливых путешествий, в которые она брала его с собой, рассказывал, как они вместе хлопали по бокам старые монументы и гладили камни замковых стен, словно то были спящие звери; говорил о том, чем и как он заполнял свои дни, когда она отказывалась его взять.

– Она так и не позволила мне остаться с ней до конца, – вздыхал он.

«Бедный мальчик, как он рассопливился», – думала Анна, чувствуя к нему сострадание вперемешку с презрением.

Однажды Анна брала образец почвы из покинутой канавы над Темзой, когда мостовая у нее под ногами вздрогнула, и она обернулась посмотреть, в чем дело. На южном берегу очистился кусок неба, и городской пейзаж изменил свою линию там, где с тяжким грохотом, в туче стеклянных брызг и кирпичных осколков, осел на землю небоскреб. Еще до конца недели переломилась у основания и рухнула в карантинную зону радиобашня БТ. Заболевшие специально целыми группами вставали – или садились, а то и укладывались поспать – вблизи каких-нибудь крупных строений, чтобы за несколько часов их рвы слились в один огромный провал, буквально обрушив на них часть города.

– Поступила информация о трупе в Мейда-Вейл. Самоубийство, второй этаж.