|
.. да, впрочем, всT равно что! - Он поднялся и выключил фары. Луна уже выбралась из-за фабричных крыш. Она становилась всT ярче и, как большой желтый фонарь, висела теперь на ветвях сливы. А ветви тихо раскачивались, колеблемые легким ветерком. - Диковинно! - сказал немного погодя Ленц. - Почему это устанавливают памятники разным людям, а почему бы не поставить памятник луне или цветущему дереву? x x x Я рано пришел домой. Когда я отпер дверь в коридор, послышалась музыка. Играл патефон Эрны Бениг - секретарши. Пел тихий, чистый женский голос. Потом заискрились приглушенные скрипки и пиччикато на банджо. И снова голос, проникновенный, ласковый, словно задыхающийся от счастья. Я прислушался, стараясь различить слова. Тихое пение женщины звучало необычайно трогательно здесь, в темном коридоре, над швейной машиной фрау Бендер и сундуками семейства Хассе... Я поглядел на чучело кабаньей головы на стене в кухне, - слышно было, как служанка грохочет там посудой. - «Как могла я жить без тебя?..» - пел голос всего в двух шагах, за дверью. Я пожал плечами и пошел в свою комнату. Рядом слышалась возбужденная перебранка. Уже через несколько минут раздался стук и вошел Хассе. - Не помешаю? - спросил он утомленно. - Нисколько, - ответил я. - Хотите выпить? - Нет, уж лучше не стоит. Я только посижу. Он тупо глядел в пространство перед собой. - Вам-то хорошо, - сказал он. - Вы одиноки. - Чепуха, - возразил я. - Когда всT время торчишь вот так один, тоже несладко - поверьте уж мне. Он сидел съежившись в кресле. Глаза его казались остекленевшими. В них отражался свет уличного фонаря, проникавший в полутьму комнаты. Его худые плечи обвисли. - Я себе по-иному представлял жизнь, - сказал он погодя. - Все мы так... - сказал я. Через полчаса он ушел к себе, чтобы помириться с женой. Я отдал ему несколько газет и полбутылки ликера кюрассо, с незапамятных времен застрявшую у меня на шкафу, - приторно сладкая дрянь, но для него-то как раз хороша, ведь он всT равно ничего не смыслил в этом. Он вышел тихо, почти беззвучно - тень в тени, - словно погас. Я запер за ним дверь. Но за это мгновенье из коридора, словно взмах пестрого шелкового платка, впорхнул клочок музыки - скрипки, приглушенные банджо - «Как могла я жить без тебя?» Я сел у окна. Кладбище было залито лунной синевой. Пестрые сплетения световых реклам взбирались на вершины деревьев, и из мглы возникали, мерцая, каменные надгробья. Они были безмолвны и вовсе не страшны. Мимо них проносились, гудя, автомашины, и лучи от фар стремительно пробегали по выветрившимся строкам эпитафий. Так я просидел довольно долго, размышляя о всякой всячине. Вспомнил, какими мы были тогда, вернувшись с войны, - молодые и лишенные веры, как шахтеры из обвалившейся шахты. Мы хотели было воевать против всего, что определило наше прошлое, - против лжи и себялюбия, корысти и бессердечия; мы ожесточились и не доверяли никому, кроме ближайшего товарища, не верили ни во что, кроме таких никогда нас не обманывавших сил, как небо, табак, деревья, хлеб и земля; но что же из этого получилось? ВсT рушилось, фальсифицировалось и забывалось. А тому, кто не умел забывать, оставались только бессилие, отчаяние, безразличие и водка. Прошло время великих человеческих мужественных мечтаний. Торжествовали дельцы. Продажность. Нищета. |
