|
Ленц ухмыльнулся: - Ты потрясаешь устои человеческого общества, Фердинанд. - Устоями человеческого общества являются корыстолюбие, страх и продажность, - возразил Грау. - Человек зол, но он любит добро... когда его творят другие. - Он протянул свою рюмку Ленцу: - Так-то, а теперь налей мне и не болтай весь вечер, дай и другим слово вымолвить. Я перелез через диван, чтобы пробраться к Кестеру. Мне внезапно пришла в голову новая мысль: - Отто, сделай мне одолжение. Завтра вечером мне нужен кадилляк. Браумюллер оторвался от пристального изучения едва одетой креольской танцовщицы. - А разве ты уже научился разворачиваться? - поинтересовался он. - Я всT думал, что ты умеешь ездить только по прямой, и то когда кто-нибудь другой держит баранку вместо тебя. - Уж ты помолчи, Тео, - возразил я. - Шестого числа на гонках мы тебя разделаем под орех. Браумюллер захлебнулся от хохота. - Ну, так как же, Отто? - спросил я напряженно. - Машина не застрахована, Робби, - сказал Кестер. - Я буду ползти, как улитка, и гудеть, как сельский автобус. И всего лишь несколько километров по городу. Отто прищурился так, что глаза его стали маленькими щелочками, и улыбнулся: - Ладно, Робби, я не возражаю. - Что же это, машина понадобилась тебе, вероятно, к твоему новому галстуку? - спросил подошедший Ленц. - Заткнись, - ответил я и отодвинул его в сторону. Но он не отставал. - А ну, покажись-ка, деточка! - он ощупал шелковую ткань галстука. - Великолепно. Наш ребенок становится записным пижоном. Похоже, что ты собираешься па смотрины невесты. - Сегодня ты, фокусник-трансформатор, меня не разозлишь, - сказал я. - Смотрины невесты? - Фердинанд Грау поднял голову. - А почему бы ему и не присмотреть себе невесту? - Он оживился и обратился ко мне: - Так и поступай, Робби. Это по тебе. Для любви необходима известная наивность. У тебя она есть. Сохрани же ее. Это дар божий. Однажды утратив ее, уже не вернешь никогда. - Не принимай всT это слишком близко к сердцу, - ухмылялся Ленц. - Родиться глупым не стыдно; стыдно только умирать глупцом. - Молчи, Готтфрид, - Грау отмел его в сторону одним движением своей могучей лапищи. - О тебе здесь нет речи, обозный романтик. О тебе жалеть не придется. - Валяй, Фердинанд, высказывайся, - сказал Ленц. - Высказаться - значит облегчить душу. - Ты симулянт, - заявил Грау, - высокопарный симулянт. - Все мы такие, - ухмыльнулся Ленц. - Все мы живем только иллюзиями и долгами. - Вот именно, - сказал Грау, поднимая густые клочкастые брови, и по очереди оглядел всех нас. - Иллюзии от прошлого, а долги в счет будущего. - Потом он опять повернулся ко мне: - Наивность, сказал я, Робби. Только завистники называют ее глупостью. Не обижайся на них. Это не недостаток, а, напротив достоинство. Ленц попытался что-то сказать, но Фердинанд уже продолжал снова: - Ты ведь знаешь, что я имею в виду: простую душу, еще не изъеденную скепсисом и сверхинтеллигенгностью. Парцифаль был глуп. Будь он умен, он никогда не завоевал бы кубок святого Грааля. Только глупец побеждает в жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев еще ничего начать. В трудные времена наивность - это самое драгоценное сокровище, это волшебный плащ, скрывающий те опасности, на которые умник прямо наскакивает, как загипнотизированный. |
