|
- Он сделал глоток и посмотрел на меня огромными глазами, которые, словно куски неба, светились на его изборожденном морщинами лице. - Никогда не старайся узнать слишком много, Робби! Чем меньше знаешь, тем проще жить. Знание делает человека свободным, но несчастным. Выпьем лучше за наивность, за глупость и за всT, что с нею связано, - за любовь, за веру в будущее, за мечты о счастье; выпьем за дивную глупость, за утраченный рай! Он сидел, отяжелевший и громоздкий, словно внезапно погрузившись в себя, в свое опьянение, этакий одинокий холм неисповедимой тоски. Его жизнь была разбита, и он знал, что ее уже не наладить... Он жил в своей большой студии, и его экономка стала его сожительницей. Это была суровая грубоватая женщина, а Грау, напротив, несмотря на свое могучее тело, был очень чувствителен и несдержан. Он никак не мог порвать с ней, да теперь это, вероятно, было уже безразлично для него. Ему исполнилось сорок два года. Хоть я и знал, что всT это от опьянения, но мне становилось как-то не по себе, когда я видел его таким. Он встречался с нами не часто и пил в одиночестве в своей мастерской. А это быстро ведет к гибели. Мгновенная улыбка промелькнула на его лице. Он сунул мне в руку бокал: - Пей, Робби. И спасайся. Помни о том, что я тебе говорил. - Хорошо, Фердинанд. Ленц завел патефон. У него была коллекция негритянских песен. Он проиграл нам некоторые из них: о Миссисипи, о собирателях хлопка, о знойных ночах и голубых тропических реках. VI Патриция Хольман жила в большом желтом доме, отделенном от улицы узкой полосой газона. Подъезд был освещен фонарем. Я остановил кадилляк. В колеблющемся свете фонаря машина поблескивала черным лаком и походила на могучего черного слона. Я принарядился: кроме галстука, купил новую шляпу и перчатки, на мне было длинное пальто Ленца - великолепное серое пальто из тонкой шотландской шерсти. Экипированный таким образом, я хотел во что бы то ни стало рассеять впечатление от первой встречи, когда был пьян. Я дал сигнал. Сразу же, подобно ракете, на всех пяти этажах лестницы вспыхнул свет. Загудел лифт. Он снижался, как светлая бадья, спускающаяся с неба. Патриция Хольман открыла дверь и быстро сбежала по ступенькам. На ней был короткий коричневый меховой жакет и узкая коричневая юбка. - Алло! - она протянула мне руку. - Я так рада, что вышла. Весь день сидела дома. Ее рукопожатие, более крепкое, чем можно было ожидать, понравилось мне. Я терпеть не мог людей с руками вялыми, точно дохлая рыба. - Почему вы не сказали этого раньше? - спросил я. - Я заехал бы за вами еще днем. - Разве у вас столько свободного времени? - Не так уж много, но я бы как-нибудь освободился. Она глубоко вздохнула: - Какой чудесный воздух! Пахнет весной. - Если хотите, мы можем подышать свежим воздухом вволю, - сказал я. - Поедем за город, в лес, - у меля машина. - При этом я небрежно показал на - Кадилляк? - Она изумленно посмотрела на меня. - Ваш собственный? - На сегодняшний вечер. А вообще он принадлежит нашей мастерской. Мы его хорошенько подновили и надеемся заработать на нем, как еще никогда в жизни. Я распахнул дверцу: - Не поехать ли нам сначала в «Лозу» и поужинать? Как вы думаете? - Поедем ужинать, но почему именно в «Лозу»? Я озадаченно посмотрел на нее. |
