|
Я, кажется, уезжаю. — Куда? — А если в Париж? Что за глупая манера отвечать вопросами! — Нам следует повидаться, — сказал он. — Конечно... мне ждать? Ольга Викторовна догадалась: — Это телефонировала мадам фон Эйлер? — Да. — Что ей от тебя надобно? — Желает знать о последних минутах Лени. — Своего фон-мужа? Зачем? — Вполне естественное желание. — Если так, пусть придет к нам, ты расскажешь. — Она стесняется. — Удивлена — почему? — Ты у меня все-таки светская дама, а Ивона оста лась парижской простушкой, и она сама это понимает. — Простушка никогда бы этого не поняла... Бог с ней! Вскоре Владимир Васильевич сообщил жене, что вопрос о сдаче миноносца «Бедовый» с Рожественским на борту выделен комиссией в особую секретную папку. — Владечка, а что это значит? — Для меня — многое. Я реабилитирован за дела на эскадре, ибо никогда не был ответствен за исход боя... В цитадели Кронштадта, где еще недавно так пышно чествовали Рожественского, теперь судили его — высоченного седовласого старца в старомодном сюртуке. На лбу и затылке Зиновия Петровича ярко алели плохо заживающие рубцы от осколков японской шимозы. Вставая перед судом, он опирался на палку. Коковцев тоже угодил на скамью подсудимых — заодно с флаг-капитаном Клапье де Колонгом, флагманским штурманом Фидипповским и прочими чинами штаба эскадры, в компанию которых затесался и командир «Бедового», кавторанг Гвардейского экипажа Баранов. Протискиваясь на свое место, Коковцев Баранова демонстративно не принял: — Вы обязаны были снять адмирала с броненосца и не сделали этого под видом спасения тонущих с «Осляби». Однако, покружив возле «Осляби», вы, в отличие от командиров других миноносцев, не спасли никого и с «Осляби»! В этой реплике Коковцева прорвалась затаенная боль от потери сына. Но он отверг руку и Клапье де Колонга: — Я ведь не стоял на мостике «Бедового», когда вы с Барановым договаривались сдавать миноносец противнику... Старый и больной Филипповский шепнул Коковцеву: — Что вы на рожон-то лезете? Адмирал, конечно, останется пострадавшим машинистом, а кому-то нужны и стрелочники, обязанные быть виноватыми... Смиритесь и подумайте, как обеспечить семью в том случае, если вас не станет! Коковцев вызвал в Кронштадт жену, впервые пожалев, что сгоряча продал когда-то жирные полтавские черноземы: — Оля, если я буду приговорен к худшему, дачу в Парголове постарайся продать. С квартиры на Кронверкском, очевидно, придется съехать: она дорогая. Думаю, ты сможешь неплохо устроиться в Гельсингфорсе, где жизнь намного дешевле... В прическе жены он разглядел первые седины. — Владечка, я вызову в Кронштадт и детей. — Как хочешь. Но... стоит ли? Обвинителем выступал чиновник министерства юстиции Вогак, которому ради вящей авторитетности присвоили чин генерал-майора. Рожественского он явно щадил: — Напоминаю вам, свидетель, что в момент сдачи «Бедового» вы находились в бессознательном состоянии. Адмирал сразу встал, опираясь на палку: — Но я обрел сознание, услышав отдаленные выстрелы, следовательно, могу отвечать за последствия сдачи миноносцев. С мостика вдруг застопорили машину. Стал звонить по расблоку — никого, даже вестового! У меня, прошу верить, просто не было под рукой револьвера, чтобы застрелиться, когда мой флаг-капитан Клапье де Колонг появился в каюте с японцами. |
