|
.. Последний звонок лага совпал со взрывом. Коковцева выкинуло из лонгшеза, он услышал шлепок собственного тела, с размаху брошенного на стенку ходовой рубки. Сама по себе включилась сирена, и «Енисей» оглашал равнину моря жалобным воем. — Стоять на месте! — орал Прохоров с мостика на матросов, готовых бросаться за борт. — Куда вас понесла нелегкая? Старайтесь дольше оставаться сухими... А минут пять — десять мы еще продержимся, — спокойно доложил он Коковцеву. — Этого нам хватит, — отвечал тот, поднимаясь. При взрыве у Коковцева был рассечен лоб, с которого, закрывая глаза, свисал лоскут содранной кожи. Адмирал опомнился от контузии, когда матросы застегнули на нем лямки пробкового пояса. Сирена еще выла. Коковцев благодарил людей: — Спасибо... вот уж — спасибо! Хорошо, хорошо... Крен увеличивался с такой скоростью, что всем стала ясна вся тщета к спасению: шлюпок не спустить, за бортом ходила высокая волна, а до берега далеко. Коковцев взял папиросу: — У кого спички? Дайте. Я забыл свои в каюте... Порыв ветра вырвал из его зубов папиросу. Палуба заполнялась людьми, тащившими койки, вязавшими на себя пробковые пакеты. А возле спасательных кругов собирались по пять -десять человек, словно в забавном хороводе, и крепко держались за шкерты: вот-вот сорвутся в пляске! Паники не было. Все понимали, что еще наплаваются вдоволь. Мичман Вольбек просил матросов крикнуть «ура», когда вода захлестнет мостик. Рулевой кондуктор Ванька Мылов уговаривал лейтенанта Матусевича взять его пояс — так нежно, будто признавался ему в любви... — Не спешите, — покрикивал с мостика Прохоров. — Я скажу, когда надо... Старайтесь спасти адмирала! — Благодарю. А где ваш пояс? — спросил его Коковцев. — Мне сейчас не до этого... извините. Он велел Печаткину спустить адмирала с мостика. — Я плохо плаваю, — сознался мичман Коковцеву. — Все моряки плавают плохо... утешьтесь! Стоя на палубе среди матросов, Коковцев, как и они, выжидал момента, когда палуба, словно скоростной лифт, вдруг поедет из-под ног, и тогда надо энергично плыть подальше, иначе засосет водоворотом, образующим свистящую воронку. — За борт! С Богом! — гаркнул с мостика Прохоров. Братья Унтербергеры, держа в руках револьверы, одновременно выстрелили друг в друга и мешками свалились в море. Коковцев, заробев, судорожно крестился, напором матросских тел его смело в воду, и он долго выгребал руками пока тьма глубины, объявшая его, не прояснела над ним. Печаткина возле него уже не было. Пояс держал хорошо — спасибо ребятам, выручили! Рукою адмирал отбросил со лба лоскут кожи, облепленный мокрыми волосами. Было видно, как с мостика сорвало мичмана Вольбека, а Матусевич с трапа махал рукою... — Урра-а-а! — закричал Коковцев заодно с матросами, которые прощались с гибнущим «Енисеем», и еще раз «ура» — командиру, который погружался вместе с кораблем в пучину... Кондуктор Мылов еще нашел в себе сил для шуток. — Братва! — орал он. — Самое главное в этом собачьем холоде ни за что не терять хладнокровия. А мы... Разрыв сердца оборвал его крик. Коковцев видел над собой бездонный купол неба. До чего же быстро редели шеренги матросов, плававших, взявшись за руки, словно играющие дети. Но, отпустив мертвеца, они тут же смыкали свои братские пожатья. — Адмирал, к нам... к нам! — звали они издалека. — Я не могу... прощайте, — отвечал Коковцев. ...Никто из этих людей не знал, что «Енисей» взорвала германская подводная лодка «U-26», которая потопила и крейсер «Палладу». |
