Угощая жену, заметил, как мало она ест.
— Я отвыкла от еды, — сказала Ольга, будто извиняясь.
— Надо куда-либо уехать... снова привыкнешь.
Коковцев раскрыл мартовский номер «Морского сборника».
— У нас что-то холодно, — сказал, поежившись.
— Давно не топим. Дров нету.
— Хоть бы завела кошку — пусть греет ноги.
— А чем ее кормить? Ананасами из твоих банок?
«Морской сборник» открывался передовицей:
«ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДНАЯ РОССИЯ!
Свободная Россия вступила в новый счастливый период своей жизни. Великий русский
народ, придавленный тяжестью деспотического правления, скованный бесчисленными
ограничениями всякого проявления народного творчества, одним мощным движением
сбросил свои путы и может теперь свободно использовать свои творческие силы для
дальнейшего культурного развития и улучшения материального благосостояния
широких масс населения...»
— Во болтуны! — заметил Коковцев; со следующих страниц ему стало известно, что
морским и военным министром сделался не матрос или солдат, а сам Гучков, о чем
«Морской сборник» оповестил господ офицеров флота в таких выражениях: «Первым
шагом А.И. Гучкова в Морском министерстве является замена им лиц, стоявших во
главе его, более свежими и непричастными к прежнему порядку вещей людьми».
— Ну, какой мерзавец! — возмутился Коковцев, забрасывая журнал в угол. — Сколько
лет подкрадывался к делам флота и все-таки влез в Адмиралтейство, будто червяк в
яблоко. Неужели этот подлец рассчитывает, что мы станем ему подчиняться?
Ни-ко-гда!
Ольга Викторовна вдела в уши фамильные бриллианты, укрепила на пальцах
драгоценные перстни. Припудрилась.
— Ты куда собралась? — спросил ее Коковцев.
— Оболмасовых уже обыскивали. Пусть видят, что у нас есть. Чтобы в доме не все
перевернули вверх тормашками...
Их навестил Никита, но лучше бы он не появлялся.
— Поздравляю папочку с революцией, — сказал сын. — Вот он и пришел — потоп!
— Дурак! — вразумительно отвечал отец. — Скажи спасибо своей революции за то,
что тебя еще не прирезали матросы, пока ты дрыхнешь в каюте своего дестройера.
— Матросы, папа, убивали только царских сатрапов!
— А ты кто? Разве не сатрап? Или не из Морского корпуса? Не твое ли имя золотом
выбито на мраморной доске?
— Только не ссорьтесь... умоляю, — просила жена.
Коковцев с недоброй усмешкой обошел вокруг сына.
Никита уже не имел погон на кителе, не было и кокарды на фуражке, лишенной
главного отличия чести — белого канта.
— Ишь как приодели тебя Гучковы да Керенские! Ободрали будто липу на лапти. Ни
золота, ни кантов, ни эполет, ни сабли. Раньше, когда я, бывало, шагал по улице,
у всех женщин свихивались шеи — так импозантны были офицеры царского флота, а
теперь... Мне стыдно смотреть на тебя!
Никиту было трудно вывести из терпения.
— Папа, — отвечал он, — но ведь Англия дорожит своим королем, однако офицеры
грэнд-флита не имеют погон и не гордятся белым кантом. Какое отношение вся эта
мишура имеет к тому, что происходит сейчас в потрясенной России?
Коковцев-отец на этот счет не заблуждался:
— Если бы погоны и канты были только мишурой, их бы не срывали с нас на улицах.
А прекрасный флот Франции времен Кольбера был загублен нивелированием офицера с
матросами. Абукир и Трафальгар стали надгробиями его былого величия!
— В твоем выводе нет закономерности, — сказал Никита. — Монархический флот
Сервера погиб от флота республиканского, а революция никак не виновата в
поражении при Цусиме. |