|
Подтверждаете? — Вне всякого сомнения. Не было и не будет! — Так вот один обнаружился — ваш сын... Это было так неожиданно, что Коковцев растерялся. — А зачем ему это нужно? — спросил адмирал наивно. — Узнайте у него сами... Вы свободны. Арестованный летом и одетый очень легко, Коковцев был выпущен из тюрьмы осенью, в разгар боев при Моонзунде, и, шлепая по лужам, сильно озяб, пока под дождем пешком добирался до своего дома. Ольга Викторовна велела мужу снять мокрую обувь, дала ему сухие носки. — Оля, мне после тюрьмы необходимо помыться... Но, увы, мыла давно не было в продаже. — И у нас нету, Владечка. Но я тебе что-то покажу... Она вынесла красивый футляр, в котором лежало японское мыло, которое он подарил ей вместе с веером. Давным-давно! Но это мыло, уже сморщенное от старости, еще хранило в себе тончайший аромат японских хризантем. Не так ли и сама жизнь как это удивительное мыло? * * * Не очень умное занятие — оглуплять царизм, упрощая духовный мир тех, кто ему служил. Царизм (как и доказал опыт борьбы с ним) был явлением сложным, весьма дееспособным, он имел немало верных адептов. Но иногда даже явные противники монархического строя становились монархистами, не в силах отказаться от устоявшихся политических воззрений. С матросами все ясно! По свидетельству В.Д. Бонч-Бруевича, Ленин сравнивал матросов на кораблях с рабочими на фабриках и заводах: машины их объединяют, сплачивают, они, как пролетарии, чутко понимают друг друга; жизнь у них общая; они сливаются в одну массу, чувствуют общий гнет царской военщины и более, чем кто-либо из военных, приспособлены к восприятию нашей пропаганды и агитации. Эти ленинские слова матросы и доказали делом: флот стал «красой и гордостью русской революции»! Иное дело офицеры. Ко времени Октябрьской революции в списках русского флота числилось 8370 офицеров, и эти люди пытались выяснить свое положение в новом обществе. Резолюция ревельского съезда офицеров Балтийского флота гласила буквально следующее: «Под влиянием неправильно понятой проповеди борьбы с буржуазией, которую ведут среди матросов идейные люди, все офицеры, несмотря на то, что большинство из них фактически принадлежит к интеллигентному пролетариату, считаются буржуями, против которых надо бороться...» В этих «душеспасительных» словах была и доля истины: выходцы, как правило, из обедневших дворян, сыновья педагогов и мелкотравчатых чиновников, они, конечно, не были пролетариями, но причислить их к интеллигенции можно. Однако под этой обтекаемой резолюцией тут же стали объединяться все реакционные силы флота. В разгар решающего сражения при Моонзунде Ленин справедливо отметил, что «адмиралы способны предавать не хуже Корнилова». Когда тема верности присяге вышла из моды, офицеры вуалировали свой саботаж нежеланием вмешиваться в политику. — Нас, — говорили они, — обучали в Морском корпусе навигации, астрономии, минному и артиллерийскому делу, но всяких «измов» мы не проходили:.. Занимайтесь «измами» сами! При таких условиях, согласитесь, надо было обладать и немалым личным мужеством, чтобы, разломав кастовые перегородки давних традиций, открыто стать на сторону революционного народа. Среди таких офицеров был и молодой лейтенант Николай Юрьевич Авраамов, выборный командир дивизиона балтийских миноносцев, который в грозном 1942 году дал мне путевку в морскую жизнь, и, благодарный ему, я вспомнил о нем в посвящении к этому роману... В истории я люблю преемственность поколений! * * * Коковцев отверг Февральскую революцию, не принял и Октябрьскую, не понимая ни ее сути, ни ее значения. |
