|
— Кто такие? — спросил он Коковцева. — Офицеры флота — мои сыновья. — Та-ак... А вы — адмирал? — Имею честь быть им. При этом солдат пристукнул в паркет прикладом: — В едином-то доме — и сразу столько контры! — А где ваши сыновья сейчас? — спросил рабочий. Коковцев объяснил — Цусимой и «Палладой». — Ну, извините, адмирал, — сказал рабочий, засовывая наган за ремень. — Пошли, товарищи, тута нам делать нечего... Коковцев все же был вскоре арестован, убежденный, что не обошлось без доноса соседей по дому, трясущихся от страха перед обысками. Временное правительство адмирал считал временным явлением в истории русской государственности, а его почти физиологическая ненависть к Гучкову заметно обогатилась еще и презрением к сладкоглаголящему Сашке Керенскому. Даже в тюремной камере, затиснутый среди сенаторов и карманников, затертый между генералами и спекулянтами, Владимир Васильевич от своих убеждений не отказывался: — Паршивый адвокатишко! Нахватался разных словечек, будто сучка блох, и теперь мутит православных речами... Гадина! Следователь ему попался из политкаторжан, возвращенный из ссылки буржуазной революцией, но кто он — эсер, меньшевик или анархист — Коковцеву было глубоко безразлично. — Почему дезертировали с флота? — первый вопрос. — А кому служить, если флот отдали этому... Гучкову! — Относительно погон и прочих регалий военного человека Коковцев твердо заявил, что они необходимы. — Когда мы носили погоны, мы воевали. А теперь, когда с нас рвут погоны, вся армия разбежалась, флот по просту разложился. — В этом вопросе с вами согласен, — сказал следователь. — Но советую все же исполнять приказы народа. — Народ — не власть! — отвечал Коковцев. — Назовите мне конкретного человека, за которым идти, и я... подумаю. Придираться к его словам следователь не стал. — Как вы отнеслись к отречению Николая Кровавого? — Я не подпрыгнул от радости. Тем более не стал, как видите, Робеспьером или Маратом... Впрочем, — добавил адмирал, — я видел, что монархия не в состоянии выиграть войну. — А если бы она оказалась к тому способна? — Вы меня решили поймать на слове? — Да нет. К чему же? Просто мне интересно. — Конечно, я сражался бы под знаменами монархии. — Этим-то вы мне и нравитесь, — улыбнулся следователь. — Другие знаете как? Попав сюда, начинают притворяться, будто с молоком матери всосали в себя революционные идеи. И какого не спросишь, обязательно найдут родственника-революционера... Кстати, у вас таковых не сыщется? — Слава Богу, Коковцевы революцией не грешили... На следующем допросе следователь снова вернулся к «Приказу N1» по флоту и армии за подписью Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Согласно этому приказу, объявлялось равенство чинов, уничтожение всех знаков отличия, отмена отдания Офицерам чести, а все действия начальников ставились под контроль нижних чинов. Коковцев ответил так: — Если мне никогда не плевали в лицо, так высморкались в лицо этим приказом. С него и начался развал армии и хаос на флоте. Если масон Соколов, составлявший этот приказ, хотел разрушить оборону страну, он этого добился. Железный крест от германского кайзера ему, негодяю, обеспечен! — На прошлом допросе вы показали, что среди ваших родственников никогда не было революционеров. Подтверждаете? — Вне всякого сомнения. |
