|
. к нам! — звали они издалека. — Я не могу... прощайте, — отвечал Коковцев. ...Никто из этих людей не знал, что «Енисей» взорвала германская подводная лодка «U-26», которая потопила и крейсер «Палладу». И не могли они предвидеть, что их погубительнице «U-26» осталось жить недолго: она погибнет со всем экипажем на тех самых минах, что поставили русские минные заградители под руководством Коковцева! Их оставалось на воде лишь девятнадцать человек, когда по горизонту мазнуло дымком... Заметят их или пройдут мимо? * * * Коковцев очнулся от резкой качки, он лежал на койке в знакомой каюте, перевернулся на бок, его тошнило, над ним болталась штора из голубого бархата, концом ее он вытер рот, дернул «грушу» звонка, вызывая кого-либо с вахты, вестовой явился в белом фартуке — словно заправский официант. — Где я, братец? — спросил Коковцев. — На «Рьяном». — Передай на мостик, чтобы спустился командир. Никите он сказал: — Извини, сынок, я тут натравил... сплоховал! — Ерунда. С кем не бывает? Сейчас уберут, папа. В иллюминаторе качались сизые гребни волн. По вибрации корпуса Коковцев определил скорость — пятнадцать узлов. — О том, что стряслось со мною, не проговорись матери. Ей сейчас и без меня бед хватает... В госпитале неудачно зашили лоб, и, когда Никита пришел навестить отца, Владимир Васильевич жаловался: — Мама, конечно, заметит и станет допытываться, но что ей скажешь? А как дела в Ирбенах? Отбили немцев? — Отбивают. По всей стране — забастовки. — Чего желают рабочие, бастуя? — Смены режима. — На этот счет у англичан есть хорошая поговорка: при переправе через брод лошадей в упряжке не меняют. — Лошадей, может быть, и не меняют, папочка. Но здесь дело посложней брода и переправы. — Потоп? — спросил Владимир Васильевич. — Он самый, — ответил сын. — Своей преступной политикой самодержавие завело себя в такой тупик, из которого может высвободиться только сам народ и только ценой разрушения царизма. — Ты становишься демагогом, — вздохнул отец. * * * После гибели «Паллады» и «Енисея» Крковцев окончательно осознал свою душевную надломленность и непригодность для корабельной службы. Григорович сам и предложил контр-адмиралу выехать в Архангельск, куда стекались стратегические грузы, прибывавшие от союзников. Вкратце министр объяснил обстановку. Порты Черного и Балтийского морей блокированы противником, доставка промышленного сырья и вооружения через Владивосток отнимает массу времени, а от Вологды до Архангельска еще до войны Савва Мамонтов протянул узкоколейку для вывоза на Москву рыбы. Сейчас узкая колея спешно перешивается на колею стандартную. — А мы срочно закупаем в Канаде ледоколы и ледорезы с укрепленными бортами, чтобы они смогли удлинить сроки навигации в Белом море... Там бардак! — заключил Григорович весьма прямолинейно и просил Владимира Васильевича навести в порту Архангельска должный флотский порядок. С этим напутствием он вернулся к себе домой. — Не смотри на меня так, Оленька, — сказал Коковцев жене. — Была штормовая погода, и я сорвался с трапа. Никита в добром здравии, служится ему хорошо. А как ты? Она показала ему справку из Максимилиановской лечебницы: врачи определили у нее опущение желудка при полном отсутствии жировой прослойки в организме, истощенном нервным перенапряжением. |
