|
.. Все делалось архимгновенно. На поданный из «низов» снаряд наводили «фасон» — кирпичной пылью и мелом, натирая фугас до солнечного блеска, чтобы он ничем не отличался от тех снарядов,что постоянно хранились в кранце первой подачи. Матросы старались, работая как черти: — Вашбродь, мы ж не махонькие, сами знаем, что по царям, как и по воробьям, из пушек никто палить не станет... Горнисты снова исполнили «захождение», когда на палубу высыпало высокое начальство, а Пещуров был даже бледнее Коковцева. Вся свита царя, словно легавые по следу робкого зайца, кинулась следом за адмиралом прямо в носовой плутонг. Сначала они решили взять наездников на арапа: — Где пробка от салютовавшей пушки? Коковцев шагнул вперед (пан или пропал): — Осмелюсь доложить, пробку вышибло при выст реле. Пещуров не поверил, крикнув матросам: — Раздрай кранцы первой подачи! Мигом подлетели комендоры, распахивая дверцы железного ящика. А изнутри полыхнуло сиянием наяренной бронзы, что всегда приятно для адмиральского глаза. Улики выстрела были уничтожены. Пещуров начал орать на Коковцева: — Как можно быть таким бестолковым? Вы же, собираясь распить бутылку вина, прежде вынимаете из нее пробку? — Иногда вынимаем, — отвечал Коковцев. — Иногда? — удивился Пещуров. — А почему же сей час, в такой высокоторжественный момент, не вынули ее из пушки? — Извините. Растерялся. Виноват один я! Весь гнев адмирал Пещуров обрушил на старшего офицера клипера: — Почему неопытным мичманам доверяют плутонги? Но Чайковский был уже с большой бородой, он много чего повидал на белом свете, и на испуг его не возьмешь. На все окрики адмирала он отвечал сверхчетко, сверхкратко: — Есть!.. Есть!.. Есть!.. Искаженное на русский лад «иес, сэр», превратившись в простецкое «есть», уже не раз выручало флот от неприятностей. Так случилось и сейчас. Пещуров переговорил со свитой царя. — Составьте рапорт по всем правилам, — указал он... Свита удалилась, а Чайковский отдал честь Коковцеву: — Господин мичман, благодарю за рвение! Должен заметить, к вашему вящему удовольствию, что прицел вами был взят отлично: этот проклятый фугас кувыркал ся точно в борт императорской «Царевны»... Кто порол вашу милость последний раз? Коковцев, очень мрачный, нехотя отвечал: — Не помню — я ведь не злопамятный. — Но я сохранюсь в вашей памяти... Пошли! В каюте он отцепил саблю, бросил ее на постель. Зашвырнул треуголку в шкаф, потянул с пальцев лайку перчаток. — Ладно, что так обошлось. Когда станете составлять рапорт о салюте пробкой, не забудьте, что одного фугаса в крюйт-камерах не хватает. Потому вы спишите его по ведомости как растраченный где-либо в море близ берегов Японии. — Есть! Есть! Есть! — покорно соглашался Коковцев. Чайковский внимательно оглядел мичмана: — Это у нас здорово получилось! Весной Александра Второго угробили народовольцы, Желябов с Перовской, а в конце лета Александра Третьего убирали фугасом вы да я с бравыми комендорами... Самое же удивительное в этой истории, что вы рассчитали прицел подозритель но точно! — Нечаянно всегда бывает точнее, — ответил Коковцев. — По себе знаю: если очень стараться, никогда в цель не попадешь... Далее в действие пришел механизм круговой поруки: кубрик не выдаст кают-компанию, а кают-компания не выдаст кубрик. Скоро с Большого рейда клипер перегнали в Военный Угол, стали готовить для постановки в док. |
