– СДЕЛАНО.

– Сообщите мне операционное состояние линии мистера Мирамона, идущей к вам вниз, позволяющей вам включить хотя бы контрольные огни на его пульте, так чтобы он смог рассмотреть показания приборов.

– МИСТЕР МЭР. В ЭТОМ НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ. МЫ УЖЕ ПЕРЕКЛЮЧИЛИ ГЛАВНЫЙ ОТКЛЮЧАТЕЛЬ И УСТАНОВИЛИ ЕГО НА НЕОБХОДИМЫЙ УРОВЕНЬ ПОГЛОЩЕНИЯ. МЫ МОЖЕМ РЕАКТИВИРОВАТЬ ВСЕ СИСТЕМЫ НЕМЕДЛЕННО.

– Нет, не делайте этого, мы не хотим, чтобы спиндиззи снова…

– СПИНДИЗЗИ ОТКЛЮЧЕНЫ, – сообщили Отцы Города с исключительной невинностью.

– Ну как, Мирамон? Ты им доверяешь? Или ты хочешь, чтобы сперва они все подготовили и распечатали данные, чтобы ты мог снова включить всю планету, сразу, целиком?

Он услышал, как Мирамон тихо втянул в себя воздух, чтобы ответить, но он так никогда и не узнал, каков должен был быть ответ, потому что в тот же самый момент весь пульт Мирамона снова ожил.

– Эй, – завопил Амальфи. – Подождите же приказов, вы там внизу, черт возьми!

– ДЕЙСТВУЕМ ПО ПРИКАЗАМ, МИСТЕР МЭР. ПОСЛЕ НАЧАЛА ОТСЧЕТА МЫ ДОЛЖНЫ ДЕЙСТВОВАТЬ ПРИ ПЕРВОМ ЖЕ ПРОЯВЛЕНИИ ВНЕШНЕГО ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ. ОТСЧЕТ НАЧАЛСЯ ТЫСЯЧУ ДВЕСТИ СЕКУНД НАЗАД И ДВЕНАДЦАТЬ СЕКУНД НАЗАД ВНЕШНЕЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ НАЧАЛО СТАНОВИТЬСЯ СТАТИСТИЧЕСКИ ЗАМЕТНЫМ.

– Что они хотят этим сказать? – спросил Мирамон, пытаясь разглядеть показания сразу всех приборов на его пульте. – Я думал, что понимаю ваш язык, Мэр Амальфи, но…

– Отцы Города не говорят на языке Бродяг, они говорят на своем, Машинном языке, – угрюмо ответил Амальфи. – И то, что они сказали, означает, что Паутина Геркулеса – если это именно то – наступает на нас. И похоже – довольно быстро.

Одним быстрым, плавным движением руки Мирамон снова выключил свет.

Темнота. И затем, медленно просачивающееся сквозь окна башни, расположенные по ее окружности – сияние зодиакального света; и еще, где‑то вдали – туманные кольца галактик – островов вселенной. На пульте перед Мирамоном сиял один‑единственный оранжево‑желтый огонек – индикатор нагрева вакуумной лампы, размерами меньше, чем желудь; но в этих сумерках сердца и места рождения вселенной, он был почти ослепляющим. Амальфи пришлось повернуться к огоньку спиной, чтобы сохранить адаптацию своего зрения к темноте, необходимую для того, чтобы он вообще мог что‑то разглядеть здесь, в башне, на вершине горы его имени.

Пока он ждал, чтобы его зрение вернулось к нему назад, он задумался над скоростью реакции Мирамона и ее мотивами. Естественно, что Онианин никак не мог верить в то, что ожерелье сигнальных огней на башне, расположенной на вершине какой‑то горы может быть настолько ярким, что его можно заметить из космоса; в действительности, даже затемнение даже такого большого объекта, как вся планета не могло служить никаким военным целям – прошло уже более двух тысячелетий с тех пор, как любой, в достаточной степени оснащенный противник полагался только лишь на свет, с помощью которого можно было что‑то разглядеть. И где же все‑таки за всю свою жизнь Мирамону удалось заполучить этот рефлекс затемнения? Это не имело никакого смысла; и все же Мирамон установил полное затемнение с обученной уверенностью боксера, наносящего выверенный удар.

Когда же освещение начало увеличиваться, он получил свой ответ – и у него не осталось времени раздумывать над тем, как Мирамон мог это предугадать.

Все началось так, словно собиралось повториться уничтожение межзвездного посланца – только наоборот, в своем процессе включающее теперь в себя все мироздание. Высоко в Онианском небе начали ползти щупальца зеленовато‑желтого света, сперва едва заметные, призрачные, как зодиакальный свет, но затем – более явственно, с намеренным усилением и поползновением, которое казались ужасно жизнеподобными, словно масса зеленовато‑золотых червей‑нематодов, видимых в свете фазово‑контрастного светового источника.