Поздно ночью они распрощались на мосту и разошлись в разные стороны. Он отправился в район Школьной, где жил, а она — к Центру.

Совершенно одуревший от нахлынувших на ощущений, бесшабашно топая посередине большой Зеленовской улицы, он неожиданно понял, что счастлив. Это было очень глупо (и совсем не было предлога, потому что он считал поводом для счастья лишь некое событие вселенского масштаба), это было совсем мелко и примитивно, дурацкая игра гормонов и химических реакций. Но факт оставался фактом — он шел посреди улицы, и вся та грязь, все разложение, что раньше бросалось ему в глаза, в чем он купался и что смаковал, больше не казались чем-то значащим.

Он любил эту ночь, любил весь мир и шагал, не чуя под собой ног, отстраненный, возвышенный и одетый в душе в эмпирическое подобие белых одежд.

Вот такое, бывает, случается с жесткими циниками, ведь известно: чем крепче наружная броня, тем мягче и ранимее то, что сидит под ней. И если уж кто-то добрался до этого розового и восторженного слизняка, тот, считай, получил над ним полную власть.

Но он всего этого не знал — он был наивен и восторжен, как пятнадцатилетний юнец, хотя уже довольно давно вышел из подросткового возраста. Чувство, в существование которого он не верил, вдруг накрыло его, как могучий, брызжущий пеной, прилив, и, казалось, вымыло из души всю грязь, мерзость и то недоверие к людям, что там скопилась.

Поэтому он шел, едва касаясь ногами асфальта, а то, в чем он до сих пор не смог себе признаться, уже вовсю распахнуло крылья и летело над ним и впереди него.

7

В начале августа Владиславу стало казаться, что что-то не так. Что-то изменилось и, похоже, не в очень хорошую сторону. Что? Он конкретно не знал. Но сотни неприятных мелочей, не складываясь в отдельную картину, между тем, давали странное ощущение, похожее на струйку холода между лопатками.

Страх, тревога? Отчего это все.

Сергеев дописал статью Краеведческому журналу, сопроводил ее гневным письмом главредактору, в котором сказал, что посылает окончательный вариант своего творения, и если он не подойдет, то он, Владислав, порывает с журналом всякие отношения, а главредактор пусть подавится своим гонораром. Отбарабанив следующее послание, Сергеев гневно грохнул энтером и заставил модем набирать номер местного провайдера. С десятой попытки, приобщившись к свету высоких технологий, гневным тычком мыши отправил письмо, которое нехотя начало выливаться на свободу через тонкий гнилой телефонный провод.

На середине оборвалось, и модем погасил две трети своих глаз с резким щелчком. Влад подавил гневное восклицание — настроеньице было не очень, если не сказать хуже. И день вроде был яркий солнечный, и листва вовсю шумела, только вот оставалось ощущение, будто все это как-то запылилось, покрылось тонкой серо-черной тканью.

Фатой. Очень знакомое чувство, он испытал его, когда шел вместе с Дивером на место давешнего побоища. Но тогда это хоть как-то можно было объяснить: был сумрачный день, обшарпанные дома вокруг, общее гнетущее впечатление.

Вздохнув, он стал названивать вновь. Легонько потренькав набором, модем вышел на линию. Раздался протяжный длинный гудок, затем еще один. И еще. Влад недоверчиво хмыкнул. Третий гудок — брат близнец первых двух. С щелчком модем отключился.

«Неправильный номер?» — подумал Сергеев и снова включил дозвон.

Эффект был тот же. Вернее сказать, не было никакого эффекта. Там, на сервере и не собирались отвечать. И самое странное было то, что больше линия не была занята. Хорошо, сервер может зависнуть, но многочисленные его пользователи не перестанут звонить, поняв в то же мгновение неким метафизическим способом бесполезность своих усилий.

Только что он звонил. И линия была занята.

— Да что же это? — спросил Влад у равнодушно помаргивающего монитора.