Грегори чуть повернул голову, заглядывая ей в лицо.

– Предложи ему мир.

– Всё равно. Вряд ли он станет пить у меня в покоях вино.

– Само собой. А вот на охоте принято друг другу доверять.

Грегори хмыкнул и выпрямился.

– Отлично, – он улыбнулся, – но я не хочу отправлять тебя к нему.

Милдрет поёжилась.

– Я тоже не очень-то хочу, чтобы ты меня к нему отправлял. Пусть сходит та девушка, что стала приносить нам хлеб и вино. Наверняка она шпионит на него.

– И когда он хочет ехать на охоту? – Ласе с улыбкой перебирала бусинки ожерелья, которое Мэги доставила ей вместе с костюмом, и смотрела в окно на снег, застилавший равнину за стенами замка.

– Едва стает снег, – Пина слегка склонила голову.

– Едва стает снег… – Ласе улыбнулась, – отлично, – она подбросила бусы в воздух, так что Пина едва успела их подхватить, – это тебе.

Генрих встретил идею с благосклонностью – но не без подозрений. Ему советоваться было не с кем, и потому он просто стоял, разглядывая руанский витраж и размышляя о том, что у племянника на уме.

Впрочем, Генрих всё ещё питал надежду, что Грегори образумится, и проверить, успокоился он или нет, можно было только поговорив с ним.

– Охота… Почему бы и нет.

Генрих позвал капеллана, надиктовал письмо и, отдав его слуге, приказал отнести Грегори ответ.

В подтверждение своей доброй воли он приказал изготовить два седла – для Грегори и его оруженосца, и к первым числам марта, когда худо-бедно закончились холода, как раз смог отослать их вместе со следующим письмом, в котором был один вопрос: «Когда?»

Без особых споров охоту решили назначить на первую субботу месяца – и тут же снарядили собак и лошадей, а в назначенный день процессия состоявшая из двух десятков собак, коней и людей пересекла по мосту крепостной ров и направилась в лес.

Грегори с самого утра был напряжён. Эта охота отличалась от той единственной, на которой он уже был, потому что с самого начала Грегори знал, что не развлечение её цель. Пальцы его крепко сжимали поводья, но Милдрет вела своего коня бок о бок с его собственным конём, и от этого становилось немного легче.

То и дело они обменивались взглядами, Милдрет ободряюще улыбалась ему, и Грегори приходилось улыбаться в ответ. Воздух ещё хранил прохладу едва окончившейся зимы, но повсюду уже текли ручьи и деревья покрывались первой листвой.

В первый день удалось подстрелить несколько птиц, но и Генрих, и Грегори стремились поскорее устроить привал, и потому лагерь был разбит ещё до того, как стало темно.

– Странно, что нет вашей дочери, – заметил Грегори, наблюдая, как слуги разводят костёр.

– Я сам удивлён, – признался Генрих. Грегори выглядел рассудительным и спокойным, и это немало радовало его. – Обсудим наши дела? – поинтересовался он.

– Чуть позже. За вином.

Генрих кивнул, а Грегори направился в свой шатёр и, приказав Милдрет достать закупоренный кувшин с бургундским вином, достал из-за пазухи бархатный мешочек.

– Что? – спросила Милдрет, подходя к нему вместе с вином.

– Ничего, – Грегори покачал головой. – Просто он… такой… Он мой дядя, – произнёс наконец он, и в голосе его звучали просительные нотки, как будто решение принимала Милдрет.

Милдрет посмотрела на него.

– Знаешь, Грегори, если ты думаешь, что я сделаю это за тебя – то нет. Мне есть за что ненавидеть его, но так я тоже не могу.