Грегори снова опустил глаза на мешочек, в котором лежала склянка с ядом, а в следующую секунду полог шатра шелохнулся, приподнимаясь, и Грегори торопливо спрятал обратно за пазуху шнурок.

– Наместник вас ждёт, – сообщил появившийся на пороге слуга.

– Наместник… – повторил Грегори и посмотрел на Милдрет, но та отвела взгляд.

Грегори взял у неё из рук вино и решительно направился к выходу из шатра.

За ужином разговор шёл неторопливо – оба собеседника постоянно отвлекались на подстреленную куропатку, а Грегори, к тому же, не знал, что сказать. Он не любил врать.

– Знаешь, – говорил Генрих. – Я очень рад, что ты наконец обдумал всё. Нам абсолютно незачем воевать.

– Это начал не я, – заметил Грегори.

– Ты прав! – Генрих поднял руку, останавливая его. – Я виноват перед тобой. Я должен был тебе доверять и тогда многого между нами бы не произошло.

Грегори склонил голову и внимательно вглядывался в лицо Генриха, отыскивая следы фальши, но так ничего и не нашёл.

– Я ведь не требую, чтобы ты любил мою дочь, Грегори, – произнёс Генрих, делая глоток из кувшина с вином и передавая его племяннику. – Я всё понимаю… – он огляделся кругом, – у тебя есть Данстан… или как её правильнее называть?

По спине Грегори пробежал холодок.

– Что ты знаешь о ней… – обратно снизу вверх двинулась злость.

– Ничего! – Генрих снова поднял открытые ладони. – Понимаешь, Грегори, у каждого из нас есть что-то… – Генрих хмыкнул, – своё. И никто не требует от тебя супружеской верности или абсолютного благочестия. Мы просто заключим уговор, вот и всё.

Грегори вздохнул и невольно коснулся мешочка, висевшего у него на груди. Покосился на кувшин с вином.

– Скажи честно, ты хочешь заниматься подсчётом зерна, сбором налогов и всем остальным?

Грегори промолчал.

– Ты молод. Твоё дело война. Теперь, когда предателя Тизона нет среди нас, ты мог бы стать сенешалем. Рыцари любят тебя.

Грегори тоже глотнул вина. Он чувствовал, как после холода и долгой скачки бургундское стремительно действует на него, делая ноги ватными и заставляя язык заплетаться, но ему было всё равно.

Весь план был с самого начала обречён. Он мог бы убить Генриха в честном поединке, мог бы в драке заколоть его ножом… Но так – исподтишка – он просто не мог.

– Я подумаю, – сказал он наконец, поднимаясь на ноги и чуть покачиваясь. – Охота будет длиться ещё три дня.

– Хорошо, – Генрих кивнул и тоже встал. – Проводить тебя в шатёр?

– Не надо. Я дойду.

И оттолкнувшись от дерева, Грегори побрёл к шатру.

Едва он вошёл внутрь, тёплые руки легли ему на плечи и нащупали застёжку плаща.

– Милдрет… – прошептал Грегори, закрывая глаза и накрывая эти пальцы своей рукой.

Милдрет не ответила. Молча расстегнула скреплявшую плащ брошь и с тихим звяканьем опустила её на сундук. Затем прижалась всем телом к спине Грегори и так же точно принялась колдовать с застёжками его походной куртки.

Грегори не сопротивлялся, позволяя слой за слоем раздевать себя, и тихонько, путаясь в словах, рассказывал о том, что просто не смог.

Милдрет гладила его по спине, и лёгкие поцелуи замирали на позвонках, разжигая в венах Грегори огонь. Он не выдержал, повернулся и, поймав голову Милдрет в ладони, толкнул её вниз, утыкая носом себе в живот.