Грегори, как и обещал, назначил Милдрет сенешалем. Хмурых взглядов рыцарей, провожавших это назначение, юный лорд предпочёл не замечать, зато их отлично заметила Милдрет.

«Никто и ничего не даст тебе просто так, – напомнила она самой себе слова Грегори. – То, что тебе нужно, придётся брать. Силой».

Она переехала в башню, которую раньше занимал Тизон, но спать лучше не стала – комната казалась слишком огромной, когда Грегори не было рядом, и всё здесь давило на неё.

С позволения Грегори Милдрет завела себе мальчика-пажа, и такого же завёл сам Грегори, но ни одного, ни другую не радовала эта перемена.

Ещё одной проблемой оказалась Ласе. Всё время боя в лесном лагере она провела в шатре, наблюдая за происходящим через щёлку между пологами, и Грегори вспомнил про неё только наутро, когда приказал собирать шатёр.

Заниматься её судьбой у него времени не было, однако он понимал, что нужно что-то решать. С одной стороны, Ласе следовало немедленно изолировать ото всех, чтобы избежать нового заговора и новых интриг. С другой, отправить девушку в темницу у Грегори не поднималась рука, и он попросту запер её в башне, приказав рыцарям следить, чтобы она никуда.не выходила

Вскоре после того, как Милдрет попросила возможности переехать в отдельную башню, Пина, девушка, которую оставили прислуживать Ласе, принесла письмо от госпожи, в котором та просила о милости – а так же выдавать ей побольше мяса и дров, потому что чрево её полно.

Грегори, читавший письмо за завтраком, едва не поперхнулся вином.

– Как это понимать? – уточнил он у Пины, скромно стоявшей в стороне.

– Госпожа просила на словах поздравить вас с тем, как удачно прошла ваша первая брачная ночь, – Пина потупила взгляд.

Грегори несколько секунд в недоумении смотрел на неё.

– Вам лучше спросить всё лично у неё.

Грегори сделал глоток, чтобы выиграть секунду на размышления. Он не испытывал ни малейшего желания снова видеться с Ласе.

– Пусть Азэлинда сначала посмотрит её, а потом доложится мне.

Пина с поклоном удалилась, а Грегори вернулся к повседневным делам. Милдрет навестила его за обедом, но Грегори не решился ничего ей сказать, а вечером аудиенции попросила Азэлинда и на вопрос Грегори: «Ну?», ответила:

– Всё верно, молодой господин. Ваша супруга понесла.

Грегори покатал на языке вино. Азэлинда испытующе смотрела на него. На языке у Грегори вертелся вопрос, возможно ли беременность прекратить, но он так и не задал его.

– Можешь идти, – сказал он и, оставшись в одиночестве, долго сидел, потягивая вино и размышляя о том, что делать теперь.

После ужина он снова позвал Милдрет к себе, но когда та подошла вплотную и попыталась запечатлеть на губах Грегори поцелуй, остался холоден и, ответив лёгким касанием губ, отстранился от неё.

– Нам нужно поговорить, – сказал Грегори, – налей себе вина.

Милдрет выполнила приказ и, поднеся кубок к губам, спросила:

– О чём?

– О Ласе.

Пальцы Милдрет дрогнули, и кубок едва не выпал из её рук.

– Что теперь?

Грегори поджал губы и огляделся в поисках окна, к которому он подходил в подобных случаях, чтобы не смотреть Милдрет в глаза, но взгляд его наткнулся на проклятый руанский витраж и замер. Грегори вдруг стало душно, будто только теперь он оказался в настоящей тюрьме.

– Грегори, не тяни, – Милдрет опустила кубок на стол и, подойдя к нему, обняла со спины. Грегори накрыл ладонью ладонь Милдрет, оказавшуюся у него на груди.