|
Матильда, эта старая разжиревшая потаскуха, распространявшая вокруг себя подозрительный аптечный запах, закатывала глаза и млела, словно кто-то ее нежно щекотал. Она встретилась с Ганьером в прошлое воскресенье на концерте в помещении цирка, и теперь они в отрывистых, туманных выражениях делились друг с другом своими восторгами: - Ах, сударь, этот Мейербер! Его увертюра к "Струензе", похоронная тема, а потом крестьянский танец, такой волнующий, своеобразный, и снова тема смерти! И дуэт виолончелей... Ах, сударь, эти виолончели, виолончели! - А Берлиоз, сударыня? И эта праздничная ария из "Ромео"? А соло кларнетов, "его любимых женщин", под аккомпанемент арф! Какое очарование, какая чистота! Празднество в разгаре - это же настоящий Веронезе, это пышное великолепие "Свадьбы в Канне Галилейской"; и потом вновь песнь любви, такая нежная, ах, какая нежная!.. И потом все громче, громче! - А вы обратили внимание, сударь, в ла-мажорной симфонии Бетховена на погребальный звон, который все время повторяется и ударяет вас прямо по сердцу! Ах, я хорошо вижу, что вы чувствуете, как я... Когда слушаешь музыку, словно причащаешься! Бетховен, боже! Как грустно и как отрадно воспринимать его вдвоем и уноситься душой вдаль! - А Шуман, сударыня, а Вагнер? А "Грезы" Шумана? Одни лишь струнные инструменты, теплый дождичек, омывающий листы акации, и солнечный луч, который их осушает... И только последняя слезка еще трепещет! А Вагнер? Ах, Вагнер! Вы любите его увертюру к "Летучему голландцу"? Скажите, что любите? Меня она прямо подавляет! Когда слушаешь, обо всем забываешь, обо всем... Кажется, что умираешь!.. Они умолкли и даже не смотрели больше друг на друга, забившись рядом, томно закатив глаза. Пораженный Сандоз спрашивал себя, откуда у Матильды этот жаргон? Возможно, из какой-нибудь статьи Жори. Впрочем, Сандоз заметил, что женщины умеют говорить о музыке, ничего в ней не смысля. Но если злопыхательство его друзей только огорчило Сандоза, от томной позы Матильды он пришел в ярость. Ну нет, с него хватит! Ладно уж! Пусть те грызутся между собой! Но такой финал его вечера! Эта стареющая распутница, воркующая и кокетничающая Бетховеном и Шуманом! К счастью, Ганьер собрался вдруг уходить; несмотря на свой экстаз, он помнил о времени: надо было спешить, чтобы не опоздать на ночной поезд. И, обменявшись с друзьями молчаливым равнодушным рукопожатием, он отправился ночевать в Мелен. - Неудачник! - пробормотал Магудо. - Музыкант убил в нем живописца, из него уже никогда ничего не выйдет! Собрался уходить и Магудо. Едва за ним закрылась дверь, как Жори объявил: - Видели его последнее пресс-папье? Он кончит тем, что будет ваять запонки. |
